Молчание. Такое долгое, что я даже посмотрел на телефон Малу, не отключился ли он.

— Стоит ли мне спрашивать о том, что ты делал сегодня днём и вечером? — спросил он меня.

Голос его был человека, которого уже почти раздавили. Я никогда не слышал от него подобного. И резкий перепад от холодного непроницаемого голоса до такого подействовал на меня слегка… шокирующе.

— Не стоит. Думаю, ты и сам всё понял, — негромко ответил я и остановил машину среди других на обочине, чтоб не отвлекаться от разговора. — Я звоню по поводу мамы.

— Ты был там, — его голос был как у обречённого человека, который только что разочаровался в жизни.

— Я хотел вывести её и… я не успел. Вызвал скорую и убежал.

— Убежал… — выдохнул он в трубку. Замолчал опять.

— Пап…

— Ты доволен? Доволен тем, что сделал? — спросил он. Па не был ни злым, ни рассерженным, просто спрашивал, словно хотел узнать моё мнение.

— Ещё ничего не кончено, — пробормотал я неуверенно. — Я могу ещё всё исправить.

— Исправить? — устало хмыкнул он. — И что же? Натали легла в неврологическое с реактивным психозом, Наталиэль умирает под капельницами, Роза в реанимации в крайне тяжёлом состоянии с простреленным лёгким, и неизвестно, доживёт она хотя бы до завтра или нет. А мой сын воюет против клана и дома. А тайное рано или поздно становится явным, так что ясно, к кому придёт тот же дом.

— Это…

— Можно исправить, — рассмеялся он в трубку. От его смеха у меня перехватило дыхание. Казалось, что сейчас истерика будет и у меня. Но он справился, удержался, он был крепким человеком. — Что ты ещё хочешь исправить, Нурдаулет? Просто скажи мне.

— Но ты же сам сказал, что ради семьи надо идти на всё! Или лучше сидеть, как вы?! Я почти смог! У меня почти получилось, если бы не эта машина! И получится снова!

Молчание. На этот раз очень долгое. Практически бесконечное.

— Понятно… Я так хотел не замечать это, надеяться, что всё хорошо, но… это моя вина. Надо было не верить в сказки о чуде. И не закрывать на это глаза…

— У меня почти получилось…

— А теперь? Тоже почти?

— Я делаю это ради семьи, — упрямо ответил я.

— Я не сомневаюсь, — вздохнул он. — Но есть кое-что важное. Есть принципы, есть…

— Плевать на них! — не выдержал я, перебив его. — Неужто они тебя волнуют больше всего?! Даже сейчас, когда всё так херово?! Эти все принципы и правила?! Ты не можешь их нарушить даже ради семьи?!

— Но как тогда понять, идёшь ли ты в верном направлении?

— Идеалы, принципы и вера — лишь пустой звук.

— Вот оно как… Значит, так ты считаешь? — вздохнул он.

— Разве не ты сказал, что ради семьи надо идти на всё и именно она является самым важным в жизни? И если необходимо, то надо сделать всё, что в твоих силах, ради неё?

— Я… понятно… — по голосу казалось, что он сдался. — Но даже так, иногда кого-то уже не спасти. Кому-то придётся… пройти через это.

— О чём ты? — не понял я.

— О Наталиэль, — ответил он. — Как говорят в домах, жизнь за жизнь… ты понимаешь это? Одна жизнь оплачивает другую. Когда дело доходит до такого, выхода уже не будет.

— Если понадобится, пусть будет так, — бросил я. — Завтра я вернусь. Вернусь с деньгами, которые помогут нам и спасут Наталиэль. И ма. И вообще всех.

Он долго молчал. Молчал и я, не зная, что сказать. Не хотел грубить, но просто не выдержал. Нервы потихоньку горели синим пламенем и хотелось от всего этого забиться под кровать и кричать в подушку. Кричать долго, протяжно, чтоб в голове, да и в душе стало легче. Я устал. Всего сутки, а я чувствовал усталость, словно прошёл год. Не помню, чтоб даже за три месяца так уставал. Хотелось просто лечь, закрыть глаза и проспать неделю, просыпаясь только ради того, чтоб поесть да сходить в туалет. Наверное, так и поступлю, когда всё кончится.