Неееет, врешь. Шагнул к ней.

- Что с вами? Я же вижу. Татьяна, вам плохо?

Стоит спиной, мелко подрагивает рука, лежащая на столешнице. Тонкие пальцы, изящные. Голые, без колец. У него глаз прилип к ним.

Олег хотел сказать, что у нее немного размазалась тушь, и еще что-то сказать. Хотел. Наверное.

Но вместо этого не смог удержаться, накрыл ее руку своей, чувствуя, как она дрожит. В тот момент его уже неконтролируемо вело от ее близости, а эта дрожь...

Но она вдруг развернулась, так резко. Хочет сбежать? Опять?! Нет!

Он не размышлял, это случилось само собой. Секунда, и он уже прижимал ее к своему телу. Плотно, как надо.

- Стой.

Замерли, настороженные как два зверя. Она напряглась, отвернула лицо, вцепилась в удерживающие ее руки.

- Пустите.

Нет. Ему нельзя было ее отпустить. Только не теперь.

- Посмотри на меня.

Не смотрит.

Так не пойдет. Приподнял ее лицо за подбородок. Глаза опущены, не смотрит на него. Губы приоткрыты, дрожат. А его накрывает, от желания узнать их вкус. Такого знакомого желания. Потому что это уже было в его жизни.

- Посмотри на меня, Таня, - и стал склоняться ниже.

Еще немного, и он сможет. Еще. И...

Внезапно она стряхнула его руки с неожиданной для такой хрупкой девушки силой и злостью.

- Что вы себе позволяете!? - выкрикнула ему в лицо. - Оставьте меня в покое!

Залепила ему пощечину, вырвалась и убежала. Только каблучки зацокали.

А он остался стоять там, привалившись спиной к кухонной столешнице. Трясся от еле сдерживаемого смеха и все повторял:

- Танька... Танька... Танька!

Нашел.

***

Тогда, чуть больше трех лет назад он приезжал домой на новогодние праздники.

Вообще, атмосферу семейного особняка, больше похожего на музей, Олег не любил. Да и никто из них особо не любил и не жил там постоянно. Ни он, ни младший брат Роман, тот вообще, годами жил за границей.

В этом особняке безраздельно царила мать. А Феликс свои кадры знал и ни во что не вмешивался, он вообще появлялся там только изредка. Проветрить кабинет и отсыпать на капризы жены бабла.

Ожидалось очередное пафосное «семейное торжество», которые Лариса Серова так любила устраивать. Олег шел по коридору и думал, как его угораздило встрясть. Прикидывал, как бы свалить поскорее.

И тут это чудо глазастое.

Такая... пышечка. Румяные щечки, грудь четвертого размера, кругленькая попочка, и при этом вся стройненькая, ножки точеные, длинные. Не удержался, подошел.

Спросил:

- И кто это тут у нас, м?

А она застыла, как пойманный зайчонок, такая испуганная и манящая. И он утонул сразу в ее по-детски распахнутых зеленоватых глазах, как в омут провалился.

Он подкарауливал ее. Ловил и целовал по углам при каждом удобном случае, шептал всякие глупости, которые на ум приходили. Он хотел быть для нее нежным. Он с ней таял. Неожиданно унылые протокольные новогодние праздники превратились в какой-то сладкий запой.

А потом была та отвратительная сцена, которую закатила ему мать. Прямо картина грехопадения и изгнания из рая, бл***.

За что она так с ним? Олег поражался. Почему матери всегда так хотелось сравнять его с землей. Уязвить, ткнуть носом в то, что он никчемное ничтожество, размазать? А в тот раз она усердствовала особо.

Он тогда хлопнул дверью и уехал.

Когда вернулся на другой день, девушки в особняке уже не было. Мать заявила, что эта ушлая девица мало того, что нагло залезла к нему в постель, так она еще шантажировала ее, потребовала денежную компенсацию за девственность. Мол, ей пришлось дать, потому что в противном случае эта особа грозилась устроить скандал.