Она сидела, прижав к груди колени и обхватив их намертво сцепленными руками. Костлявые маленькие пальцы были с обгрызенными почти до мяса ногтями. Голову она наклонила вниз, так что почти всю ее скрывали упавшие на лицо спутанные, явно дано не мытые и не расчесываемые кудри. Девочку колотило, словно в ознобе. Казалось, она не воспринимает реальности, раскачиваясь, сидя на полу, монотонно, словно зомби.

Внезапно, мир в глазах Яны словно перевернулся, резко изменившись. Да, перед ней была все та же комната, но уже под другим углом зрения. Милославская видела ее откуда-то снизу, почему-то через завесу волос. Множество чувств, ощущений, мыслей нахлынули на экстрасенса, словно волной. Каким-то неведомым образом Яна поняла, что она видит окружающее глазами этой девочки. Причем, видимо от испытываемой боли, не только физической, но и духовной, предметы казались угрожающим, они давили на нее. Все вокруг несло угрозу, опасность. Руки и ноги выкручивало так, что хотелось их просто отрезать. Лишь одна мысль о наркотике набатом била в голове.

Яна, как ошпаренная, отлетела от поглотившей ее на одно лишь короткое, показавшееся бесконечностью, мгновение девочки. Теперь она вновь была в противоположном конце комнаты.

Дверь за спиной Яны, до этого не замеченная, стала открываться. Девочка, посмотрев сквозь спутанные волосы, увидев вошедшего, дернулась, как от удара током. Мгновенно она вскочила на ноги и кинулась к двери. Ее худенькое, с заострившимися чертами бледное личико выразило облегчение и животную радость, она тянула руки, задрав широкие рукава пижамы и обнажив изуродованные следами уколов вены.

Яна хотела перевести взгляд и посмотреть на вошедшего, возникшего за ее спиной и шагнувшего прямо в ее бесплотное тело, но вдруг все окружающее стало заволакивать неизвестно откуда взявшимся черным дымом, как от пожара. Тьма нарастала, обретала всласть и силу до тех пор, пока не поглотила Милославскую.

Яна медленно открыла глаза. Видение казалось столь реальным, что сейчас, очутившись среди привычных, давно знакомых ей вещей, она почувствовала неприятную дрожь, пробегающую по телу. Жуткая сцена, открывшаяся перед этим ее внутреннему оку потрясала. Яна молча сидела на диване вплоть до того момента, когда весело прозвучал дверной звонок.

Милославская, сопровождаемая насторожившейся овчаркой, прошла к калитке и впустила лейтенанта.

— Ну, — проговорил тот, бросая внимательные взгляды на женщину, — я уж собрался комплимент сказать, что, мол, расцветаешь на глазах, несмотря на жару, пыль и комариное нашествие, а ты опять какая-то бледная, осунувшаяся.

— Ну вот, весь комплимент и испортил, — слабо улыбнулась Яна. Руденко уже второй раз заставал ее уставшей, еще не пришедшей в себя после видения.

Милославская проводила лейтенанта в свой кабинет, попутно сообщая ему:

— Ты уж извини, твоего обожаемого портвейна нет, предложить могу лишь бутылку «кьянти» или коньяк.

— Какой еще «кьянти»? — подозрительно уставился на нее Руденко. — Сроду такого напитка не пил. Он покрепче коньяка будет?

— Ну что ты, — Яна расхохоталась, — «кьянти» — это вино, кстати, очень хорошее. Мне одна бывшая клиентка его подарила, из Парижа привезла.

— Нет уж, — категорически отрезал Руденко. — Свои парижские вина будешь пить где-нибудь на своем Монпарнасе, — лейтенант с таким удовольствием раскатисто произнес это слово, видимо, гордясь знанием подобных ньюансов парижского ландшафта, что это привело в замешательство Джемму, важно шагающую между Яной и Руденко. Собака, обернувшись и уставившись в лицо лейтенанту, неожиданно негромко гавкнула. «Три семерки», не ожидавший подобного подвоха даже споткнулся, чуть не выронив сумку.

Покосившись на овчарку, лейтенант продолжил: