Никто не умрет - Шамиль Идиатуллин (2013)

Вот, пусть делом займется. Когда дело есть, бояться некогда, в этом я успел убедиться.

— Дилька, вызывай «скорую», — сказал я уже почти нормальным голосом.

Она вновь кивнула, а я понял, что нет, нельзя ей вызывать. Голос тоненький, подумают, что дети хулиганят.

— Не, я щас сам…

Я впал в ступор, вспоминая, как вызывать «скорую» и какой номер набирать, выдрался из этого дурного состояния и полез за мобильником в карман. А мобильника-то и нету.

Плюнул, почти по-настоящему, и вспомнил. И даже придумал, что говорить — наш адрес и что людям плохо, троим, сознание потеряли. Нашел трубку городского телефона — она валялась на полу почти разряженная, но звонить еще могла. Набрал номер, сказал медленно и густо, что по нашему адресу людям плохо, троим, сознание потеряли. Тетка стала задавать вопросы. А я повторял: сознание потеряли, трое их, людей, адрес наш такой. Понял, что еще один повтор — и «скорая» не приедет, добавил от ужаса: «Приезжайте скорей, пожалуйста» — и отключился. И Дилька тут же взвизгнула.

Я вздрогнул. Когда вздрог кончился, я уже вертелся, присев, во все стороны и спицы держал на изготовку. Готовить было некого. В дверь никто не ломился, из комнат не выскакивал, кот не шипел — его и не слышно, и не видно было.

Дилька, съежившись, подглядывала сквозь гриву Аргамака за чем-то. За дедом, который спокойно лежал лицом вниз.

Нет, немного по-другому лежал. У него минуту назад руки…

Руки и ноги у деда дернулись вверх, ненатурально, против сгиба, и без стука опали обратно.

Я присмотрелся и как-то все понял. Дело было несложным, но размаха рук мне явно не хватало. Я показал на дедовы ноги и сказал:

— Диль, сядь тут и закрой глаза.

— Зачем?

— Закрой глаза, я сказал.

— А что ты делать будешь?

— May qap, küzläreñne yab![8] — прошипел я, и неожиданно подействовало — опять.

Дилька зажмурилась, всей рожей показывая, как недовольна. Я вставил ей в кулак спицу.

— Держи. Крепче, вот так. Руками не шевели, просто держи и не выпускай, поняла? Ни за что не выпускай. Держишь? Хорошо. Теперь, Диль, представь, что у тебя под этой рукой стол, и, когда я скажу, резко стукни по нему. Кулаком так — р-раз. Поняла?

Дилька кивнула.

Я присел у лопаток деда, прислонил спицу к темени так, чтобы из кулака крошечный кончик выглядывал, и сказал:

— Бей.

В этот раз дед дернулся как ракета со старта, прямо в кулак. Череп я ему не проткнул, Дилька с ног не слетела, только ойкнула, зато руку мне здорово обо жгло, хотя я перехватил спицу, едва на нее сквозь седой дедов ершик выплеснулся синеватый гной, жгучий и морозящий, как ток. Я не заорал и не выругался. Нельзя Дильку пугать. И нельзя ругаться на охоте.

К приезду врачей рука уже отошла, даже бледный след в виде слегка перечеркнутой дуги, словно от края банки с перемычкой, исчез. А бардак не исчез.

— Господи, что у вас такое? — сказала, застыв на пороге, врач, полноватая красивая тетка с черными-пречерными глазами. — Ну и запашок. Был на квартиру налет?

Я помотал головой, хоть мог продолжить это стихотворение, мы его в садике учили. Нет, не мог — ни настроения не было, ни сил. Я имею в виду, помнил я этот стих.

Врач сказала, продолжая озираться в дверях:

— Мальчик, а на прошлой неделе не ты?.. Так. Вы сами здоровы-то? Чего несвежие такие?

Я украдкой посмотрел на Дильку, которая неласково таращилась на врача сквозь очки, и пожал плечами. По-моему, мы выглядели сильно лучше, чем вчера или пару дней назад.

Голуби за окном исчезли, а кот сидел у Дильки на руках. Он прощелкал все сражения в прихожей и выполз из Дилькиной комнаты, когда я уже оттаскивал деда в спальню. Выполз в основном для того, чтобы соваться мне под ноги и отскакивать с очень недовольным видом. У него и сейчас вид был недовольный и высокомерный. На врача кот не смотрел. Зевал, глядя Дильке за плечо, где не было ничего, кроме стенки с обоями.