Никто не умрет - Шамиль Идиатуллин (2013)

— Должны мы ему! Это ты нам должен, миленький мой.

— Да? — удивился я.

— Да! Должен как раз лечиться, слушаться, вести себя нормально. А ты что делаешь?

— А что я делаю?

— Слушай, Измайлов, не нарывайся. Ты зачем одежду взял?

— Так моя же одежда.

— Мало ли что твоя. Ты в больнице лежишь, изволь болеть. Я больше за тобой по всей территории бегать не буду. Чего киваешь?

— Не бегайте.

— Измайлов. Измайлов. Не нарывайся.

— Да чего «не нарывайся», где я нарываюсь-то? — заорал я и орал что-то еще, уже почти не соображая и не сдерживаясь.

Пацана нашла, тоже мне. Я себе и другим пацанам пацан, а ей я человек, мужчина, и на меня наскакивать не надо, отскакивать придется, и, может, на копчик и с хрустом.

Я перевел дыхание и обнаружил, что тетя Таня встает с торжествующей улыбкой — такой, будто я подбородок открыл, а у нее как раз рука в замахе.

— Ты не взрослый и не здоровый, мальчик мой, — пропела она. — Ты больной, психически. Орешь тут, буянишь. Сейчас тебя феназепамом обколют, в психиатрическое переведут — и там вот права качать будешь.

— Не переведут, — сказал я, отступая. В психиатрическое мне было никак нельзя. Мама с папой расстроятся, да и вообще. — Сама в дурку ложись, не докажешь ничего.

— Я-то? — Она искренне рассмеялась. — Я-то докажу. Да и чего доказывать — вон камера все снимает, там весь твой диагноз пишется.

В углу под потолком и впрямь висела камера, чуть побольше вебки. Я перевел взгляд на тетю Таню. Она торжествующе улыбалась. Как победивший враг. А я успокоился. Нет, не так. Не успокоился, а точно в холодную ванну резко сел — она холодная, а кожа и кровь закипела, и мир стал шире и четче.

Я бросил одежду на пол и шагнул к столу. Тетя Таня отшатнулась. Я, не обратив на нее внимания, подхватил штатив капельницы, в два шага унес его в угол, прислонил к стене, сделал еще два шага — уже по штативу, не знал, что так умею, дотянулся до камеры, сдернул ее одним движением, провода только щелкнули, съехал на пол, едва не выворачиваясь из тапок, но ступая в свои следы — их не было, но я-то помнил, как шел, — вернул штатив на место и сказал тете Тане, которая все еще смотрела в угол, поднеся зачем-то руки ко рту:

— Больше не пишется.

Поднял одежду, сунул добычу в карман и пошел в палату. Надо было переодеться и уйти, пока и впрямь санитары с уколами не набежали.

Часть третья

Не скучай

1

След я заметил не сразу. Сразу я собрался домой.

То есть сперва я хотел забежать к родителям: предупредить, чтобы не волновались, рассказать, что случилось, — ну и просто увидеть. Они же мама мои с папой. Но не стоило светиться после показательного выступления, которое я тете Тане устроил, дурак. Ну, не дурак, допустим. Сколько терпеть-то можно. Мальчика нашла, пугать она меня будет и орать. Не будет теперь.

Ага. Орать не будет, в дуротделение свистнет, тихо и без затей. И побегут санитары со шприцами и, как их, смирительными рубашками, искать беглого психа Измайлова. А где искать? У родителей. Айдате туда, ребя, ура.

А я пошел к остановке. Маршрутка подскочила махом, и я сел, даже не посмотрев, куда она идет. В город — и ладно. Дальше разберусь.

В жарком, невкусно пропахшем салоне я начал пугаться, как дурак. Пугаться, успокаиваться и тут же снова пугаться. Дернулся, что денег нет — проезд оплатить не смогу, водила докопается, полицию вызовет, скандал, все такое, — и здравствуй, дурка. Но деньги нашлись вместе с ключами от квартиры во внутреннем кармане, несколько бумажек, сплющенных между паспортом и страховым. Вроде столько же, сколько было. А еще говорят, в больницах воруют. Глупости это. Неинтересно им воровать, а может, некогда — еле успевают больных людей железками протыкать, а нормальных закошмаривать.