Безнадежно одинокий король - Генрих VIII и шесть его жен - Джордж Маргарет (2012)

Я выглянул из восточного окна малой гостиной. Внизу текла Темза, полноводная, поднявшаяся от весеннего паводка. Я обернулся. Какая свобода кругом! Сердце наполнилось радостью. Меня всегда волновали перемены, начало нового этапа жизни, что и символизировали для меня опустевшие покои.

В душе у меня зазвучала музыка — полузабытая музыка другой гостиной, другого времени. Пребывая в странном умиротворении, я не задавался вопросами, просто прислушивался к смутно знакомой мелодии. В тихой печали, укрывшейся за плотной завесой прошлого, таится особая прелесть…

Впрочем, это не было грезой. Фальшивые ноты резали слух, а ведь в памяти всплывают только верные…

Покрутив головой, я пошел на звук, который доносился из дальних комнат. Я миновал приемный зал, первый совещательный кабинет. Музыка стала отчетливее, живее. Остановившись у развилки коридора, я прислушался. Бесполезно. Затаив дыхание, я помедлил еще несколько мгновений и вдруг догадался, куда мне надо идти. Да, разум всегда помогал мне принимать правильные решения. Конечно же, музыканты предпочитают играть при естественном освещении. Поскольку окна шли по левой анфиладе королевских залов, я свернул туда и вскоре… застыл в полнейшем оцепенении, не смея даже дышать. Передо мной была пустая гостиная с изысканным верджинелом, над которым склонилась госпожа Екатерина Говард, и ее пальцы порхали по желтоватым клавишам из слоновой кости. Я наблюдал за ее стараниями. Играла она неуверенно, однако девичье лицо сияло от удовольствия. Мне отлично знакомо чувство человека, которому выпала возможность в одиночестве помузицировать, пытаясь овладеть новым инструментом. Оно превосходило все плотские удовольствия, все наслаждения мира.

Каждая нота звучала звонко и ясно, ликующе взлетая в весенний воздух. Я долго не осмеливался выдать свое присутствие. Потом подумал, что подслушивать нечестно, и вошел в гостиную, решительно шагая по потертым половицам.

— Госпожа Говард, — просто сказал я, — замечаю, что вас тоже радует благозвучие верджинела.

Она ахнула и съежилась, словно ребенок, пойманный за какой-то шалостью.

— Ваше… ваше величество… — пролепетала она и неловко вскочила, приподняв юбки.

Резко отодвинутая скамья с грохотом упала.

— Нет-нет, не волнуйтесь…

Я ненавидел, когда меня смущаются и боятся. В официальных случаях, разумеется, такое было вполне приемлемо.

— Я и сам с удовольствием занимаюсь музыкой в уединении и подбираю любимые мелодии, когда никто меня не слышит.

Наклонившись, она подняла опрокинувшуюся скамью.

— Прошу вас, — продолжил я, надеясь, что мне удалось придать голосу самый успокаивающий тон, — не прерывайте ваших занятий. Я обычно с наслаждением слушаю леди Марию, а еще на верджинеле когда-то играла…

Нет, только не Анна Болейн… Я подавил ужасные воспоминания о ней и ее музыкантах, которые вылезали из всех щелей, как черви после дождя.

— …леди Елизавета, — с легкой запинкой закончил я. — Где же вы научились так хорошо музицировать?

— В доме моей бабушки, — улыбнулась девушка, приглаживая юбки. — Со мной занимался учитель.

— И давно ли? Должно быть, вы учились долгие годы.

Я присел рядом с ней на узкую скамью.

— Нет. Я занималась… — она чуть задумалась, — всего один год. С тринадцати лет. Хотя училась очень усердно. И продолжала играть уже без учителя.

— Очевидно, вы любите музыку?

— Обожаю.

Она опять улыбнулась.

Меня поразило, как быстро она освоилась. Впрочем, так зачастую бывает, когда встречаются любители искусства — избранное призвание помогает справиться со смущением и стирает границы между людьми, даже если они в неравном положении. Мы говорили на одном языке, и все иные понятия потеряли значение. Увлекшись музыкой, я даже забыл о своей страстной любви к Екатерине. Сейчас я видел в леди Говард лишь понимающую слушательницу.