Нераздельные - Нил Шустерман (2015)

Коннор не помнит, что ему снилось, помнит лишь, что видел сны — яркие, зрелищные. Нет, не кошмары — в этом он уверен. Сны, полные радости и силы, — потому что так он чувствует себя сейчас, когда тусклый, рассеянный свет утра льется из крохотного окошка.

Уснуть и проснуться, обнимая девушку, единственную, которую ты когда-либо любил…

Знать, что вы оба владеете устройством, по мощи сравнимым с ядерной боеголовкой…

Чувствовать себя непобедимым, пусть лишь на краткий миг…

Всего этого достаточно, чтобы мир приостановился и начал вращаться в новом направлении. Во всяком случае, именно так сейчас все представляется Коннору. До сегодняшнего дня он цеплялся за ветхую ниточку надежды, но теперь надежда наполняет его до краев.

В жизни Коннора не было ни одного мгновения, которое он мог бы назвать прекрасным, но сейчас, когда его руки затекли оттого, что всю ночь обнимали Рису, а голова кружится от запаха ее волос — это мгновение как нельзя близко к совершенству. Кажется, даже акула улыбается.

Однако такие моменты никогда не длятся долго.

Вскоре просыпаются остальные обитатели подвала. Бо объявляет, что книжный шкаф, дарящий Коннору с Рисой некоторое уединение, загораживает проход в туалет, и отодвигает его. Так начинается новый день. Ребята, живущие здесь, внизу, стали рабами рутинного существования; каждый занимается своим делом — или бездельничает — как будто ничто в их жизни не изменилось. А ведь перемены немалые, просто они еще об этом не знают. Мир только что перевернулся вверх тормашками; вернее, он возвратился в правильную позицию после многих лет стояния на голове.

Проходит еще несколько минут, и слышится грохот откинутой крышки люка, сопровождаемый возгласом Сони: «Эй, кто-нибудь, черт бы вас побрал, помогите мне!» Время завтрака.

— Может, ты бы пошел помог ей? — мягко предлагает Риса, зная, что ничто, кроме зова долга, не сможет оторвать Коннора от нее.

Наверху у Сони склад провианта, способный прокормить целую армию. Бо, Коннор и Грейс рьяно бросаются на помощь, еда в два приема доставлена вниз, и Коннор, в третий раз поднявшийся по лестнице, вдруг обнаруживает, что нести-то ему больше нечего.

Сегодня Соня отодвинула сундук в сторону как попало, смяв маленькую пластиковую корзинку для мусора.

Этот сундук вызывал у Коннора беспокойство с самого момента их прибытия сюда, но юноша опасался заговаривать о его содержимом. Коннор оборачивается и видит, что Соня ушла перепарковать свой Субурбан в каком-нибудь разрешенном законом месте.

Коннор остается с вместилищем писем один на один.

Не в силах сопротивляться его притяжению, он опускается перед ним на колени. Это массивная, старинная вещь. Антиквариат, без сомнения. Его украшают разноцветные наклейки, похоже, намертво вросшие в его поверхность. Трудно сказать, побывал ли в действительности старый сундук во всех этих местах или наклейки появились только после того, как он перестал путешествовать и превратился в мебель.

Коннор не отваживается открыть его — он знает, что внутри.

Письма.

Сотни писем.

Все они написаны беглецами, прошедшими через Сонин подвал. Большинство, полные горечи и обиды, разочарования и яростных «почему?», обращены к родителям. «Почему вы так поступили? Как вы могли?! Когда все стало так плохо, что вы решились на это?» Даже воспитанники детских домов, которых никто не любил, лишь терпел, тоже нашли, что и кому сказать.