Список гостей - Люси Фоли (2021)

Я вспоминаю Чарли в восемнадцать лет: глубокий коричневый загар, белая линия, иногда видимая под его шортами. Мне пришло в голову, что мама не знала — или не хотела знать — о моих юношеских любовных историях. Она была слишком занята своей личной жизнью. И слава богу. Вряд ли хоть какой-нибудь подросток хочет пристального родительского внимания. И все же я не могу не понимать, что все это лишь доказывает, что с Оливией они гораздо ближе, чем когда-либо были мы.

— Когда твой отец меня бросил, — говорит мама, — вспомни, что мне было примерно столько же. И у меня был новорожденный ребенок…

— Я знаю, мам, — заверяю я так терпеливо, как только могу. Я слышала историю о том, как мое рождение разрушило то, что вероятно стало бы удачной карьерой моей матери.

— Ты знаешь, каково мне пришлось? — спрашивает она. Ну вот, началось: все по старому сценарию. — Пытаться устроить карьеру и ухаживать за малышом? Пытаться заработать и хоть чего-то добиться? И все ради того, чтобы элементарно прокормить нас.

«Тебе необязательно было продолжать пытаться стать актрисой», — думаю я. — «Если ты действительно пыталась прокормить нас, то это не самый разумный способ. Нам необязательно было тратить весь твой мизерный доход на квартиру в центре Шафтсбери-авеню и голодать из-за этого. Я не виновата, что ты не думала головой, когда была подростком, и из-за этого залетела».

Как обычно, ничего из этого я не говорю вслух.

— Мы говорили об Оливии, — говорю я вместо этого.

— Нууу, — протягивает мама. — Давай скажем так, Оливия пережила немного больше, чем просто неудачные отношения.

Она рассматривает свои блестящие ногти — тоже ярко-красные, как будто она окунула пальцы в кровь.

«Ну конечно, — думаю я. — Это же Оливия, так что у нее все по-особенному». Осторожнее, Джулс. Не будь злой. Веди себя хорошо.

— А что тогда? — спрашиваю я. — Что еще случилось?

— Я не в праве говорить. — Это как-то на удивление тактично, учитывая характер моей матери. — И к тому же — в этом мы с Оливией похожи — у нее высокий уровень эмпатии. Мы не можем просто… задушить наши чувства и сделать вид, как некоторые люди.

Я знаю, что в каком-то смысле это правда. Знаю, что Оливия правда принимает все близко к сердцу, причем слишком близко. Она всегда возвращалась домой из школы с царапинами от игр и синяками из-за того, что постоянно во что-то врезалась. Она кусает ногти, у нее выпадают волосы, она слишком загоняется. Она «ранимая». Но еще она избалованная.

И я не могу не чувствовать скрытой нападки в мамином комментарии про «некоторых людей». Просто то, что остальные не выставляют все на всеобщее обозрение, просто то, что мы нашли способ управлять своими чувствами, — не значит, что их нет.

Дыши, Джулс.

Я вспоминаю, как странно смотрела на меня Оливия, когда я ей сказала, что счастлива видеть ее в качестве подружки невесты. Я не могла не ощутить боль, когда, примеряя платье, она выскользнула из своей одежды и открыла свое стройное тело без растяжек. Я знаю, она чувствовала, что я на нее смотрю. Она, конечно, слишком худая и слишком бледная. И все же она бесспорно выглядела великолепно. Как одна из тех героиновых моделей девяностых: Кейт Мосс, развалившаяся на кровати со сверкающей гирляндой позади нее. Глядя на нее, я разрывалась между двумя чувствами, которые всегда испытываю, когда речь заходит об Оливии: глубокой, почти болезненной нежностью и постыдной, тайной завистью.

Пожалуй, я не всегда относилась к ней настолько тепло, насколько могла бы. Теперь она стала старше, немного поумнела — и в последнее время, особенно после моей помолвки, стала заметно спокойнее. Но когда Оливия была моложе, она таскалась за мной, как радостный щенок. Я слишком привыкла к ее проявлениям безответной привязанности. Даже несмотря на мою зависть.

Мама внезапно поворачивается ко мне. Ее лицо становится очень серьезным, что совсем на нее не похоже.