Заповедное место - Фред Варгас (2011)

«Берем все мостки, какие у нас есть», — сообщил Жюстен. Мостками называли пластиковые дощечки на подставках, которые устанавливали на месте преступления, чтобы ничего не задеть на ходу. «Все мостки». То есть весь пол в помещении запачкан так, что пройти по нему нельзя. Адамберг в спешке выскочил из дому, увернувшись от Лусио, от сарая и от кошки. Тогда все было хорошо, ведь тогда он еще не успел войти в эту большую комнату, еще не сидел на этом стуле, не смотрел на ковры, пропитанные кровью, усыпанные ошметками человеческой плоти и осколками костей, на стены в пятнах и подтеках. Можно было подумать, что тело старика взорвалось. Самым тошнотворным зрелищем были крошечные кусочки мяса, оставшиеся на блестящей черной крышке рояля, словно на прилавке мясника. Все клавиши были залиты кровью. Опять ему придется придумывать новое слово: он не мог подобрать название для человека, превратившего чье-то тело в мелкий мусор. Определение «убийца» было жалким и ничтожным.

Перед тем как выйти из дому, он позвонил самой волевой из своих подчиненных, лейтенанту Ретанкур, которая, по его убеждению, могла выдержать все бури мироздания. И не просто выдержать, но и минимизировать ущерб или даже направить их в нужную сторону.

— Ретанкур, поезжайте к Жюстену. Они взяли все мостки. Точно не знаю, домик с садом в респектабельном пригороде Гарш, в доме — убитый старик, кругом что-то невообразимое. Судя по голосу Жюстена, там очень скверно. Давай скорей.

В разговоре с Ретанкур Адамберг, сам того не замечая, обращался к ней то на «вы», то на «ты». Ее звали Виолетта:[6] не очень-то подходящее имя для женщины ростом метр восемьдесят и весом сто десять килограммов. Адамберг называл ее то по фамилии, то по имени, то по званию, в зависимости от чувства, которое преобладало у него в данный момент: уважение к ее непостижимым способностям или нежность к уютному прибежищу, в какое она превращалась для него, когда хотела и если хотела. И сегодня утром он ждал ее, ничего не предпринимая, словно время остановилось, между тем как подчиненные перешептывались у него за спиной, а кровь на стенах засыхала, приобретая буро-коричневый оттенок. Наверно, что-то задержало ее по пути. Еще до того как она вошла, он услышал ее тяжелые шаги.

— Чертова пробка, по бульвару не проехать, — пробурчала Ретанкур: она не любила, когда ей преграждали дорогу.

Несмотря на свои внушительные габариты, она легко прошла по мосткам и шумно плюхнулась на стул рядом с ним. Адамберг улыбнулся ей. Интересно, знала ли Ретанкур, что она была для него чем-то вроде волшебного, спасительного дерева с жесткими, но целебными плодами, дерева, которое обнимаешь, но не можешь обхватить, на которое забираешься, когда за тобой гонится весь ад? Дерева, в высокой кроне которого строишь себе шалаш? Да, она напоминала дерево: могучее, с шероховатой корой, непроницаемое, хранящее в себе какую-то величавую тайну. Она обвела своим зорким взглядом комнату, пол, стены, полицейских.

— Ну и бойня, — сказала она. — А где тело?

— Везде, лейтенант, — ответил Адамберг, показывая на комнату. — Оно раскрошено, разбросано, распылено. Его видишь всюду, куда ни глянь. А когда рассматриваешь все по отдельности, его не видно. Здесь только оно одно, и здесь его нет.

Ретанкур стала внимательно, метр за метром, осматривать все вокруг. Мельчайшие расплющенные фрагменты человеческого тела усеяли ковры, облепили стены, присохли к ножкам мебели. Повсюду кости, мясо, кровь, часть останков была сожжена в камине и превратилась в кучку золы. Никто не чувствовал отвращения, какое обычно возникает при виде трупа: эта измельченная масса не вызывала ни малейшей ассоциации с человеком. Полицейские передвигались очень осторожно, боясь случайно задеть и унести на себе частицу невидимого покойника. Жюстен тихо разговаривал с фотографом, веснушчатым парнем, фамилию которого Адамберг никак не мог запомнить. Редкие белокурые волосы лейтенанта прилипли к вспотевшей голове.