Окно Желтой комнаты выходит в поле. Я побежал вдоль ограды, окружающей парк, а мне навстречу бегут Бернье — садовник и его жена, наша консьержка. Они услышали выстрелы и наши крики.

Я послал Бернье к профессору, а его жена и я бросились к окну спальни.

Увы, при ярком свете луны мы увидели не только целехонькую решетку окна, но и закрытые за решеткой изнутри ставни. Я сам закрывал их вечером и, поверьте, на совесть задвинул задвижку.

Убийца влезть здесь не мог и не мог убежать через окно.

Барышня уже перестала звать на помощь, а профессор в глубине павильона все еще продолжал наносить отчаянные удары, пытаясь выломать дверь.

Мы бросились назад и подоспели как раз в ту минуту, когда дверь наконец поддалась усилиям профессора и Бернье. Консьержка держала лампу, и мы все вчетвером ввалились в комнату.

И что же мы увидели?

Барышня в ночном пеньюаре лежала на полу посреди ужасающего беспорядка. На шее у нее была страшная царапина, на виске — кровоточащая рана.

И никого больше! Клянусь вам.

Комната крохотная. Лампа, которую держала госпожа Бернье, яркая, и мы все сразу увидели — никого.

Профессор с криком отчаяния бросился к дочери, пытаясь привести ее в чувство.

Но, хотя сам преступник и отсутствовал, зато следов его в комнате было предостаточно. Окровавленные отпечатки мужской руки на стенах и двери, большой носовой платок, красный от крови, старый берет и свежие следы на полу. Человек, оставивший эти следы, имел большие ступни.

Но как он попал сюда? И самое главное — как ушел?

В дверях нас четверо, окно прочно закрыто изнутри и… никого, кроме истекающей кровью барышни.

Тогда, не скрою, я подумал о дьяволе.

Но в этот момент мы обнаружили на полу… мой револьвер!

Да, мой собственный револьвер. Это вернуло меня к действительности. Не станет же дьявол его красть, чтобы убить барышню. Человек, который здесь побывал, сперва поднялся на чердак, взял из ящика мой револьвер и употребил его в своих низких намерениях. В барабане отсутствовало два заряда.

Мне еще повезло, что профессор Станжерсон находился в лаборатории, когда все это случилось. Он собственными глазами видел, что я сижу рядом с ним. Иначе… уж и не знаю, как обстояли бы дела в этой истории. Я бы уже сидел за решеткой, а правосудию немного надо, чтобы отправить человека на эшафот».

Репортер сопровождал это интервью следующими строками:

«Мы предоставили дядюшке Жаку возможность рассказать нам все, что он знает о преступлении в Желтой комнате. Мы привели даже выражения, которые он употребил. Читатели избавлены только от его бесконечных сетований и причитаний. Все ясно, старина Жак. Вы очень любите своих хозяев и хотите, чтобы все об этом знали… особенно после того, как был обнаружен револьвер. Вы не перестаете это повторять, и здесь нет ничего предосудительного.

Мы хотели задать дядюшке Жаку — Жаку Людовику Мустье еще несколько вопросов, но его позвал судебный следователь, который ведет дознание в большой гостиной замка.

Нам не удалось ни проникнуть в Гландье, ни повидать привратников Бернье, а дубовую рощу охраняют несколько полицейских, усердно занятых поисками следов убийцы.

На постоялом дворе недалеко от ограды замка нам удалось повидать господина Марке, судебного следователя из Корбейля и даже обратиться к нему с вопросом, когда он и его секретарь усаживались в экипаж.

— Не можете ли вы, господин Марке, сообщить нам некоторые подробности этого дела, без ущерба для вашего следствия, разумеется?

— Нам нечего сказать, — отвечал следователь, — во всяком случае, это самое странное дело на моей памяти. Чем больше мы думаем, что знаем что-нибудь, тем больше убеждаемся, что ничего не знаем.

Мы попросили господина Марке объясниться.