Соверен - Кристофер Сэнсом (2008)

— Да уж, — согласился Редвинтер. — Ноги у любителей подобного промысла сплошь покрыты маленькими шрамами. — Он повернулся и добавил, глядя мне прямо в глаза: — В точности так тело Англии покрыто шрамами, оставленными ненасытными римскими пиявками. Идемте посмотрим, как дела у нашего друга Бродерика.

И, не дожидаясь ответа, он направился к дверям. Прежде чем поспешить за ним, я взял со стола свечу.

Редвинтер проворно поднялся по лестнице на следующий этаж и остановился у массивной двери с маленьким зарешеченным окошечком. Предварительно заглянув внутрь, он отпер дверь и вошел. Я последовал за ним.

Камера оказалась тесной и сумрачной, ибо свет проникал сюда сквозь единственное крошечное оконце, зарешеченное, но лишенное стекол. Распахнутые ставни пропускали в камеру прохладный ветер. Холодный спертый воздух насквозь пропитался сыростью, циновки у меня под ногами были склизкими и грязными. Звон цепей, донесшийся из угла камеры, заставил меня повернуться. На деревянной койке лежал исхудалый человек в грязной белой рубахе.

— К вам посетитель, Бродерик, — сообщил Редвинтер. — Из самого Лондона.

Голос его оставался ровным и спокойным.

Узник сел, зазвенев цепями. Двигался он медленно и с явным усилием. Я решил, что передо мной пожилой человек, однако, вглядевшись в бледное, покрытое грязными разводами лицо, убедился, что заключенному нет еще и тридцати. При других обстоятельствах это узкое, удлиненное лицо, несомненно, было очень привлекательно, но сейчас его уродовала неряшливая клочковатая борода. Волосы арестанта, густые и белокурые, висели свалявшимися сальными прядями. Этот изнуренный человек отнюдь не показался мне опасным, но устремленный на меня взгляд налитых кровью глаз сверкнул откровенной яростью. Длинные цепи, продетые в кандалы, болтавшиеся на тонких запястьях, были прикреплены к стене над кроватью.

— Из Лондона? — Голос узника был хриплым, но по произношению в нем нетрудно было узнать джентльмена. — И зачем вы приехали, позвольте спросить? Вас привело сюда желание узнать, по нраву ли мне, когда в меня тычут раскаленной кочергой?

— Вовсе нет, — мягко возразил я. — Я приехал сюда, дабы заботиться о вашем здоровье и безопасности.

Ярость, сверкавшая в глазах узника, нимало не погасла.

— Значит, королевские мастера пыток не желают, чтобы кто-то отбивал у них хлеб? — усмехнулся он. — Им подавай целую и невредимую жертву.

Голос его сорвался, и он зашелся приступом кашля.

— Ради бога, господин Редвинтер, позвольте мне утолить жажду.

— Я прикажу принести вам воды лишь после того, как вы повторите строфы, которые я задал вам вчера.

— О чем идет речь? — спросил я, недоуменно воззрившись на тюремщика.

— Я решил, будет полезно заставлять Бродерика каждый день заучивать наизусть десять строф из Библии, — с улыбкой пояснил Редвинтер. — Надеюсь, слово Господне, которое он прочтет на своем родном языке, просветлит его душу, погрязшую в папистской ереси. Вчера он пренебрег своим уроком. Я сказал ему: он не получит ни капли воды, пока не затвердит заданное.

— Немедленно принесите ему пить! — непререкаемым тоном распорядился я. — Вы здесь для того, чтобы заботиться о его теле, а не о его душе.

Я поднял свечу, дабы лучше рассмотреть лицо Редвинтера. На мгновение он недовольно поджал губы и сразу же вновь растянул их в улыбке.

— Разумеется, сэр. Наверное, жажда — не лучший наставник. Сейчас я позову стражника и прикажу принести какого-нибудь питья.

— Нет, сходите сами. Так будет быстрее. За мою безопасность можете не тревожиться. Арестант надежно закован.

Редвинтер несколько замешкался, однако счел за благо не возражать и беспрекословно вышел из комнаты. Я слышал, как он поворачивает ключ в замке, запирая камеру. Заключенный хранил молчание, без движения сидя на своем жестком ложе.