Судный день - Адриан ДАже (2011)

— Я просто хотел сообщить вам, что сегодня вечером я ужинаю в деревне с местными жителями. И точно не знаю, когда вернусь.

— А почему это вы желаете ужинать с наемными рабочими? — Фон Хайссен снова наполнил свой металлический стакан.

— Если хочешь понять иероглифы майя, штурмбанфюрер, необходимо сначала понять их культуру, да к тому же я счел за честь разделить трапезу с этими людьми. Мы могли бы многому у них научиться.

— Что ж, это ваш взгляд на вещи, Вайцман. Если вам хочется идти туда, чтобы поесть там бобов и бананов, я не стану вас останавливать. Но вы могли, кстати, напомнить их главному начальнику, что я так и не увидел ту молодую женщину, на которую ему указал. Ее зовут Итци или что-то в этом роде… — Язык фон Хайссена уже заплетался. — Мы, немцы, являемся потомками высшей расы, Вайцман, напомните ему об этом тоже.

Леви развернулся на каблуках; в нем закипала злость. В перевернутом мире фон Хайссена и Гиммлера древние черепа умудрялись каким-то образом свидетельствовать о принадлежности к высшей расе, тогда как современные потомки майя почему-то не укладывались в их странные математические вычисления. Леви широкими шагами двинулся через пыльную взлетную полосу, а когда вышел на тропу, ведущую через джунгли к деревне, остановился и сделал несколько глубоких вдохов. «Совершенно бессмысленно спорить с фон Хайссеном, когда тот пьян, — напомнил он себе, — не говоря уже о том, что все это просто пустая болтовня».

Деревня находилась примерно в трех километрах от развалин, но Леви прошел всего полкилометра, когда почувствовал, что за ним следят. Он быстро обернулся и принялся вглядываться сквозь листву и ветки, свисавшие над тропой, но там, казалось, никого не было, если не считать стаи обезьян-ревунов где-то над головой да пары красных попугаев ара, перекликавшихся резкими гортанными криками. Еще через полчаса он вышел к реке. Течение здесь было быстрое, и по мере того, как Леви приближался к шаткому веревочному мостику, натянутому над водой, все громче становился шум водопада. В зловещем свете сумерек было плохо видно, но Леви все равно заметил какое-то движение на тропе примерно в ста метрах позади него. Он сошел с дорожки и стал ждать.

7

Вена, март 1938

Было еще темно, когда телефон канцлера Шушнигга выхватил его из пучин беспокойного сна. Австрийский канцлер нащупал на тумбочке возле кровати выключатель лампы и посмотрел на часы: было пять тридцать утра.

— Шушнигг.

— Es tut mir leid Sie zu wecken, Herr Bundeskanzler,[27] — извинился начальник австрийской полиции, — но немцы перекрыли границу в Зальцбурге. Все железнодорожное движение остановлено, и мне докладывают, что по другую сторону границы группируются немецкие войска.

Шушнигг поблагодарил его и повесил трубку. Он устало опустил ноги с кровати и направился в ванную. Еще через час его черный «мерседес» вырулил на площадь Балхаусплац. В свете фар поблескивал легкий снежок.

В необычно тихой канцелярии его поджидал господин Зейсс-Инкварт, молодой профашистски настроенный адвокат.

— С вашей стороны было большой ошибкой проводить в стране плебисцит, господин бундесканцлер.

— У людей всего лишь спросили, хотят ли они, чтобы Австрия была свободной и независимой, Ja oder Nein,[28] — со злостью в голосе ответил Шушнигг.

— Гитлер в бешенстве. Он рассматривает это как акт предательства, нарушенное обещание.

— Похоже, у вас с Берлином прямая телефонная линия, — холодно заметил Шушнигг.

— Наступили тяжелые времена. И я всего лишь стараюсь добиться того, что будет наилучшим вариантом для австрийского народа.

— Мы все пытаемся достичь этого. А что касается обещаний, то, насколько мне помнится, у нас есть соглашение с господином Гитлером, что он будет уважать независимость Австрии.

— И он будет по-прежнему придерживаться этого, господин бундесканцлер, но при одном условии.

— При каком?