– Карлос? – обратился ко мне бестелесный голос из-за лампы. – Смотри на меня, я скажу тебе кое-что.

Я чуть опустил руку и сощурился:

– Кто здесь?

– Не разговаривай. Слушай… Слушай… Слушай, – произносил голос с мерным ритмом. – Через мгновение я скажу один, два, три, и когда я закончу, я хочу, чтобы ты кивнул.

Я слушал и ждал.

– Один… два… три, – отсчитал монотонный голос.

Я кивнул.

– Теперь продолжай кивать, я хочу, чтобы ты закрыл глаза. Я хочу, чтобы твои веки потяжелели, как будто тебе очень хочется спать. Ты устал, Карлос.

Я покачнулся.

– Твои веки тяжелые… Очень тяжелые…

Мои глаза закрылись.

– Спи… тебе нужно… спать.

Я рухнул на пол.

* * *

Жужжание возбужденных голосов, говоривших шепотом, достигло моего слуха, едва у меня просветлело в голове. Я заставил себя открыть глаза, и это было так же больно, как отдирать клейкую ленту от свежей раны. Свет лился сверху. Он не слепил так, как тот, который ударил мне в лицо мгновение назад, но обжигал. Глаза слезились, лоб пульсировал. Конечности были такими тяжелыми, как будто их прибили к тому, на чем я лежал. Я попробовал поднять голову по направлению к голосам. Висок пронзила боль.

«Черт подери, как больно». Я застонал.

Шепот стих, и надо мной появилось лицо, блокируя свет. Оно показалось мне знакомым.

– Как тебя зовут?

Я нахмурился и снова застонал.

– Как тебя зовут? – спросил человек более жестким тоном.

Мое имя? Меня зовут… меня… зовут…

– Карлос. – Слово оцарапало пересохшие голосовые связки.

– Проклятье. – Лицо исчезло, и горячий шепот раздался снова.

Я приказал своим рукам шевелиться. Подо мной скрипнул жесткий пластик. Я опустил голову. Когда она у меня так отчаянно болела?

Такое было, подумал я, в первые дни после несчастного случая.

Я выдохнул, когда на меня нахлынули воспоминания. Несчастный случай, лечение, моя жена, ее смерть, мои дети. Томас, этот придурок. Наталия. Боже. Мне нужно позвонить ей. Сосредоточившись на лампе над головой, я попытался взять боль под контроль.

Голоса зазвучали громче, их жужжание превратилось в шипение, люди заговорили быстрее. Два или, может быть, три человека были здесь со мной, и они спорили. Мышцы вокруг моих ушей напряглись, когда я сквозь боль попытался расшифровать их слова.

– Подавление памяти… Дисбаланс мозга… Нужна нейронная картинка до эпизода.

– Невозможно. Мы можем попробовать еще раз?

– Не здесь… Мне не следовало приходить… потеряю лицензию… приводите его ко мне.

Я попытался сесть. Боль из головы устремилась вниз по позвоночнику. Из моей груди вырвался долгий низкий стон.

– Что с ним не так?

– Внушение еще действует.

– Вы спровоцировали у него головную боль?

Кто-то выругался. Потом вздохнул, долго, нетерпеливо.

– Что еще мы можем сделать?

– Ничего, можно только найти стрессоры. Пляшите оттуда.

Долгая пауза, потом:

– Думаю, должен быть другой способ. Мне надо отвезти его в гостиницу, прежде чем его «хвост» догадается, что это не просто поездка по городу.

О чем бы они ни говорили, я не собирался выяснять. Я перевернулся на бок и упал. Нос, грудь и колени ударились о цементный пол.

– Черт! – Я подтянул колени к груди и зажал нос рукой.

Рядом со мной загрохотали шаги. Руки схватили меня под мышки, втаскивая обратно на покрытую пластиком кушетку, на которой я лежал. Я уперся локтями в колени и уронил лицо на руки. Нос у меня пульсировал. Я осторожно потрогал переносицу.

Кушетка рядом со мной прогнулась.

– Вряд ли ты его сломал.

Мозг, наконец, пришел в себя и связал голос рядом со мной с Томасом.

– Да пош-шел ты! – Ладонь приглушила слова.

– Я не собирался так надолго задерживаться. Я уже уходил, когда ты вошел внутрь.