Нью-Йорк - Татьяна Богатырева, Евгения Соловьева (2019)

– И когда ты только пришла к нам на кастинг, – со вздохом добавил он. – У меня отвратительный характер, но…

– Kozlogenyj, – она тоже вздохнула, а Кей, зараза этакая, тихонько хрюкнул в свою газету.

– Опять ты надо мной смеешься.

– Ты такой самокритичный!.. – она хрюкнула в тон Кею и, наконец, рассмеялась. – Ты, ты… такой… гений!

– Такой, ага, – Бонни обнял ее крепче, чтобы от смеха не свалилась с кровати. – Зато тебе со мной не скучно.

– Ой, не скучно… – в последний раз всхлипнув, она поднялась над ним, опершись на локти, и глянула серьезно. – Бонни, я не хочу повторения. Мне было слишком больно. Не знаю, какого черта ты сбежал и две недели делал вид, что знать меня не знаешь, но если еще раз… Короче, выпорю так, что неделю сидеть не сможешь. Ты меня понял, Сицилия? – Она сгребла его за волосы, сжала, приблизила горящие глаза.

Ослепительная волна желания родилась в паху, захлестнула с головой, вышибая все мысли из головы… мысли? Там были какие-то мысли? К черту!

– Да, мадонна, – он обнял ее ладонями за бедра, подвигая выше.

– А если застану тебя с очередной сучкой… – она сжала его волосы сильнее, так, что Бонни не смог сдержать стона.

– Не застанешь… – он рывком вошел в нее, перекатил на спину, выдохнул ей в шею: – Мадонна!

– Больной… ублюдок! – ответила она, обхватывая его ногами и впиваясь ногтями ему в задницу, и подалась навстречу. – Ты мой, слышишь?

– Твой… – двигаться в ней, горячей и тесной, было безумно хорошо и правильно, а под взглядом Кея, отложившего свою газету, и вовсе… – Твой, мадонна.

Она сжалась вокруг него, жалобно застонала, потянула его за волосы – и его мир, сузившись до единственной пылающей точки, взорвался, выплеснулся в сладкую невесомость. В нее. В самую прекрасную женщину на свете.

– Пожалуй, я начинаю верить в ваше примерное поведение, – прозвучало совсем рядом, матрас прогнулся, на затылок легла тяжелая рука… И робкие, едва проснувшиеся мысли снова покинули голову Бонни: у него опять нашлось куда более приятное и полезное занятие, чем думать.

***

– Том!

Нет ответа.

– Том, твою мать!

Нет ответа.

Бонни чувствовал себя тетушкой Полли, которую какой-то черт занес в закулисные лабиринты. Артисты, охрана и рабочие сцены косились на него с недоумением, но молчали и не решались заступить дорогу. И правильно. Целее будут.

– Где этот яйцекладущий утконос? Том, я тебя все равно найду! Том!

Недоделанный спаситель Отечества нашелся в кабинете администратора. То есть в сортире при кабинете администратора. Когда Бонни заглянул – Фил, что-то просматривающий на экране ноутбука, кивнул на запертую дверь и гадостно ухмыльнулся.

– Ты, кот шелудивый, собираешься там сидеть до конца спектакля?

Из-за двери послышалось невнятно-возмущенное бухтение. Скрип. Вздох. Снова бухтение. И тишина. Видимо, Том решил прикинуться туалетным ершиком.

Бонни вежливо постучал в дверь. Еще раз постучал, сильнее.

– Том, дверь долго не продержится, – прокомментировал Фил.

– Она крепкая, – на удивление членораздельно отозвались из сортира.

Бонни молча ее пнул. Дверь затрещала, но устояла.

– Фил, убери его! Он меня убьет! – пожаловались из сортира.

– Не могу, Том, – со слоновьей дозой сочувствия отозвался Фил. – Мой контракт запрещает вмешиваться в творческий процесс.

– Это не творческий… Фил! – после второго пинка и треска в мяуканье появились панические нотки. – Я хотел как лучше! Перестань!

– Выходи, Томми. Тогда я, быть может, не стану тебя убивать.

– Обещаешь?

– Слово сицилийца, Томми.

В сортире зашуршало, хлюпнуло (носом), потопталось. И, наконец, отперло дверь.

Бонни терпеливо ждал, хотя кулаки чесались врезать Тому сию секунду, а следом притопить в унитазе. Самое подходящее место для дерьма, которое у кота шелудивого вместо мозгов!