Моя сестра - Мишель Адамс (2017)

Я отдыхаю, прислонившись к стене церкви, и наблюдаю за активными действиями в здании, которое, по-видимому, является почтой. Еще я слышу крики детей. Возможно, здесь рядом школа или детский сад. Возможно, школа, в которую я могла бы ходить, если бы мне дали шанс жить здесь. Спустя пару минут и после еще одной сигареты я двигаюсь дальше, мимо деревенского паба «Зачарованный лебедь». Я бы зашла туда, если бы он не был закрыт. Снаружи стоит мужчина с румяным и огрубевшим лицом. Он выглядит так, как я и представляю себе людей этого края: закаленный зимами, овеянный ветрами. Если бы он был лодкой, его паруса были бы разодраны, а краска бы отваливалась. Тем не менее, он бы трудился на славу, возвращая пассажиров к берегу. Он прикладывает руку к кепке и выкрикивает:

– Добрый день!

Он вытаскивает стенд, рекламирующий пирог с потрохами, репой и картофелем, растягивает уставшую спину, упираясь руками в бока.

– Когда вы открываетесь? – спрашиваю я, махнув ему рукой с другого края дороги, со стороны кладбища. Хорошая порция виски сейчас бы не помешала, может еще с вином или водкой вдогонку. Да что угодно, что у них есть в наличии. Перед выходом из дома я глотнула хереса, но отказалась от валиума, так что еще есть черта, которую я могу переступить при случае.

– Сегодня в двенадцать, а обычно в одиннадцать. – Он легонько стучит по стенду. – Также подаем отличный обед! – Он неопределенно машет рукой, и я проверяю часы. Итак, мне нужно убить два часа.

Я иду на звук детских визгов, прикасаясь рукой к холодной, шероховатой поверхности каменной стены. Меня притягивает детский смех и беззаботное детское счастье. Я прохожу мимо почты и магазинчика на углу к небольшому зданию из серого кирпича с вывеской «Фокслингский детский сад и начальная школа в Хортоне». Заглядываю за изгородь: маленькие красные свитера мельтешат по школьному двору. Учителя, стоящие рядом, выглядят непринужденно и расслабленно, пьют чай из чашек. Я ненадолго облокачиваюсь на изгородь, наблюдая, вслушиваясь в звуки детства, которого я никогда не знала. Через пару минут я уже собралась было уходить, задаваясь вопросом, где мне скоротать пару часов. Но любопытство взяло свое. Эта школа могла бы быть моей. Я могла бы вырасти здесь, если бы осталась. В этих стенах я могла бы стать кем-то другим.

Я открываю входную дверь, и звенит маленький колокольчик. В вестибюле школы очень жарко, к стенам прикреплены детские автопортреты. Глаза на разном уровне, рты широко раскрыты. Волосы, сделанные из шерсти, приклеены к голове. Кевин, шесть лет. Изабелла, пять лет. Тео, семь лет.

– Чем я могу вам помочь? – спрашивает голос сзади, когда я рассматриваю детские рисунки, в нем звучит подозрение ко мне, незнакомке, пришедшей в школу. Я думаю, не сбежать ли, но понимаю, что это, скорее всего, завершится тревожным звонком в полицию. Поэтому я остаюсь, поворачиваюсь и, улыбаясь бдительной администраторше, начинаю плести небылицы.

– Добрый день. Меня зовут Габриэлла Джексон, – я протягиваю руку, ложь легко соскальзывает с моего языка. Она купилась, но также не ускользает от ее взгляда и мой обкусанный палец, и четыре полумесяца на запястье, оставленные вчера ногтями Элли, когда она тащила меня к гробу матери. – Я бы хотела обсудить обучение моих детей. Мы скоро переезжаем сюда.

Ее подозрительность ослабевает, и беспокойство на ее лице сменяется улыбкой. Она размышляет: «Насколько опасной она может быть? В конце концов, она же мать». Интернациональный признак добродетели.

– О, в таком случае, простите меня. Сами понимаете, с осторожностью лучше переборщить. – Она энергично пожимает мою руку, чтобы свести на нет обиду, которую могла нанести.

– Я не сразу поняла, что вы мама. Позвольте, я схожу за директрисой.