Солнце в руке - Буало-Нарсежак (1999)

— Сразу после начала обхода. Я всегда начинаю обход с частных квартир. То есть примерно в двадцать два тридцать. Я отметил листок обхода в конце коридора. Можно проверить.

— Дверь доктора Аргу была закрыта?

— Совершенно точно.

— Он вам не говорил, что кого-то ждет?

— Нет.

— Это вы принесли ему кофе?

— Нет. Надо думать, это мадемуазель Кэррингтон. Она время от времени заходит к нему часов в восемь ненадолго в гости.

— А после?

— Возвращается к себе.

— Вы никого не встречали между половиной одиннадцатого и тремя двадцатью?

— Нет. Они сегодня все смирные.

— Спасибо. Только далеко не уходите!

Собравшиеся в комнате трудятся молча, ибо каждому еще хочется спать.

Молодой врач, руководящий перевозкой больного, идет впереди каталки и без конца повторяет, отступая в сторону перед дверьми: «Проход! Дайте проход!»

Прибегает взбудораженный Кэррингтон с налитыми кровью глазами.

— Что это все означает? — кричит он, хватая доктора Мелвилля за руку. — И скажи сперва, куда его увозят?

— К Левро.

— Почему? А разве здесь нет всего необходимого?

— Без магнитного резонанса не обойтись, у нашего друга, боюсь, перелом. А главное, от полученного им удара мог быть поврежден спинной мозг. Правда, ничего определенного сказать еще нельзя. Единственное, что надо отметить: пока он находится в коме, по крайней мере, необходимо постараться избежать паралича. Он может на всю жизнь остаться прикованным к инвалидной коляске.

Кэррингтон машинально вытаскивает из кармана сигару, некоторое время легонько пожевывает ее, затем выплевывает табачные крошки и требовательно выставляет палец на Мелвилля.

— А это состояние комы, как долго оно может длиться?

— Я не знаю. Важнее всего, когда речь идет о травмах спинного мозга легкой и средней тяжести, что пусть медленно, но все-таки идет восстановление функций организма.

— Он слышит?

Тон Кэррингтона на удивление суровый, будто Аргу сам виноват в полученной травме.

— Нет, — говорит Патрик. — Возможно, через несколько дней. Только об этом никто не узнает, потому что бедный доктор Аргу будет не в состоянии разговаривать. Так что, если он не умрет, то уподобится заживо погребенному.

— Таким образом, — делает вывод Кэррингтон, — даже если он и знает, кто покушался на его жизнь, он не сможет никогда назвать его имени. Как бы мне хотелось знать имя того мерзавца, который… Комиссар, у вас есть какие-нибудь предположения?

— Слишком рано что-либо говорить, — отвечает Кларье. — Мне известно лишь, что у злоумышленника не было времени долго оставаться на месте преступления. Возможно, он пришел ограбить лабораторию?

— Так и есть, я понял! — закричал Кэррингтон в ярости. — О, это был, конечно, не какой-нибудь наркоман, но человек, пытавшийся завладеть образцом нового препарата, придуманного Полем. Мои конкуренты готовы на все.

— Но эликсир доктора Аргу запатентован! — заметил Патрик.

Кэррингтон обернулся к нему, как если бы кто-то наступил ему на ногу.

— Ну и что с того? Никто и не собирается выпускать эликсир вместо меня, но они хотят лишить меня возможности заявить о его существовании. Кто-то желает разорить конкурента без всякого риска для себя, а для этого вполне достаточно украсть универсальный эликсир.

— Но это преступление! — восклицает Кларье.

Кэррингтон пожимает плечами:

— Нет, обыкновенная игра.

Осмотр места происшествия завершен, и эксперты уходят. Уже почти пять часов утра.

Начинает понемногу собираться следственная группа. Кларье сообщает о случившемся в комиссариат, дивизионному бригадиру, и просит того поскорее прислать ему офицера полиции Каррера. Телефон трезвонит без умолку.