Из царства мёртвых - Буало-Нарсежак (1995)

Однако посреди тротуара он остановился, совершенно потеряв ориентировку. Кристиана взяла его за руку, и он послушно пошел за ней. Машина тронулась. Эрмантье забился в угол. Впереди у него много часов, чтобы пораскинуть мозгами, попробовать разгадать тайну. «Что же у меня еще такое, кроме незрячих глаз? — размышлял он. — Чего они боятся?» Тысячи мелочей приходили ему на ум, незначительных, ничтожных и все-таки неоспоримых. Он не выдержал и наклонился к Клеману.

— Заедем на улицу Биша, — сказал он. — Остановите возле дома номер тридцать два.

— Послушайте, Ришар, — прошептала Кристиана. — У нас нет времени. И потом… мне как-то неудобно…

— Я пойду один. Дорогу я знаю. После того как она потеряла мужа, я несколько раз навещал ее.

— Но почему именно сегодня?

— Я хочу попрощаться с ней перед отъездом. Я-то ее любил, старую Бланш.

Вопреки его воле, в голосе прозвучала обида. Кристиана ничего не ответила. В прежние времена она наверняка нашла бы что возразить. Еще одна мелочь. Машина удалялась от центра города. Не слышно было больше трамвайных звонков, и движение, похоже, стало не таким напряженным. Улица Биша была тут, в двух шагах, с ее бистро, где служащие товарной станции попивали аперитивы, с ее ребятишками, играющими на тротуарах в классы. Эрмантье отчетливо представлял ее себе, но видение это было застывшим, словно почтовая открытка «Бьюик» мягко затормозил и остановился. Эрмантье открыл дверцу.

— Мсье, коридор прямо перед вами, — сказал Клеман.

— Я ненадолго, — пообещал Эрмантье.

Тротуар был узким, всего в несколько шагов. И все-таки ему пришлось преодолеть приступ головокружения, отчего лоб его покрылся испариной… Он ощутил вдруг такую слабость, что в нерешительности застыл на пороге. Потом, нащупав пальцами стену, медленно пошел вперед, держась за нее. Скверный момент остался позади. Он провел рукой по почтовым ящикам — их оказалось с десяток — и с облегчением снова заскользил ладонью по стене. Главное — за что-нибудь держаться, не шарить в пустоте. Ногой он без труда нащупал первую ступеньку. Нет ничего проще, чем подняться по лестнице. Никаких тебе ловушек. На четвертом этаже Эрмантье остановился. Дверь направо. Ключ торчал в замочной скважине, он тотчас узнал легкие шаги старой женщины и приоткрыл дверь.

— Бланш, — прошептал он. — Это я, Эрмантье, моя добрая Бланш.

— Ах, это вы, мсье! Если бы я только знала…

— Могу я войти на минутку?

Оба были взволнованны и говорили одновременно, наталкиваясь друг на друга в тесной прихожей.

— Давайте вашу руку, — сказала она наконец и, введя его в комнату, где пахло воском и сыростью, усадила в скрипучее кресло с вытертыми подлокотниками.

— Я уезжаю в отпуск, — объявил Эрмантье. — Теперь мне гораздо лучше. Всякая опасность миновала.

— Я очень рада… Поверьте, вы заставили меня поволноваться… Думали, вам уж не оправиться.

— Кто думал?

— Да все решительно… И мадам, и мсье Юбер, и мсье Максим… Все шептались по углам. Пытались делать вид, что все в порядке, да меня не проведешь.

Эрмантье угадал, что она отошла от него, и, услышав шум, понял, что она тихонько притворила окно. Он достал бумажник, вынул, не считая, пачку денег.

— Добрая моя Бланш, мне не хотелось уезжать, не поблагодарив вас… за все. Короче, доставьте мне удовольствие и примите этот скромный подарок… Ну же! Дайте вашу руку.

— Нет, мсье… Нет, это невозможно.

— Почему?

— Нет.

— Этого мало?

— Что вы, мсье! Дело не в этом.

— Тогда в чем же? Дайте же вашу руку. Надеюсь, я не внушаю вам ужас?

Он услыхал прерывистое дыхание старой женщины, и все его сомнения разом проснулись.

— Бланш, я чувствую, что-то неладно. Скажите мне откровенно, почему вы не хотите брать денег?

— Но… я ведь у вас больше не служу.

— А если я попрошу вас вернуться?

— Нет, мсье… Я никогда не вернусь.

— Вы больше не смогли бы жить рядом со мной?