Порочные - Мира Вольная (2020)

Он большой мальчик, должен справиться с тем, что произошло. Остальные же как-то справлялись. А после того, как я закончила с подзарядкой, вдруг сел рядом на диван.

Волчица, разбуженная и взбудораженная необходимостью изучить Колдера, активно завозилась внутри, выгибая спину и подставляя шею.

Что, милая, ждешь, что он тебя пожалеет и из жалости трахнет?

А потом что с этим делать будешь?

Я с трудом подавила желание прикрыть глаза и вдохнуть поглубже и вздрогнула, когда Маркус вдруг взял меня за руки.

А потом с каким-то абсолютно тупым оцепенением смотрела, как волк наклоняется над правым запястьем.

— У меня в сумке есть все… Не надо… — пискнула.

— Да? — Марк остановился, посмотрел на меня исподлобья. — И сколько уйдет времени на заживление с этим твоим «всем»?

— Завтра все будет в порядке, — кивнула, чувствуя, как вязну во взгляде оборотня. Ощущая, как пальцами он водит по тонкой коже с другой стороны. Просто водит. Медленно, едва касаясь, будто стараясь проследить вены. Осторожными круговыми движениями. А у меня мозг из уха вытекал, и в горле пересохло.

Он же, мать твою, ничего не делает. Вот вообще ничего. Как и сегодня утром.

— Вечером ужин в большом доме, и ты обещала заглянуть к Анне, как ты будешь объяснять свои руки?

— Обожглась… Пролила реагенты…

— На обе сразу? — усмехнулся засранец. — Брось, Эм, — покачал головой, отрывая взгляд и снова наклоняясь. — Пять минут, и к вечеру не останется никаких следов.

И он коснулся языком кожи. А меня прострелило. От чертовой руки, по позвоночнику, в низ живота и в голову. В тот самый гребанный мозг, который, казалось, вытек еще секунду назад.

Это инстинкты, это идиотские инстинкты.

Глуши их, Бартон!

А губы Джефферсона двигались, его язык осторожно прошелся по краям царапин, и боль смешалась с удовольствием, шарахнув так, что я все-таки застонала-зашипела, сквозь плотно сжатые зубы, длинно, на выдохе.

Джефферсон вздрогнул, напряглась шея.

— Потерпи, Эм, — прохрипел он, длинно слизывая каплю крови.

О, Господи…

Я откинула голову на продавленную, истертую спинку дивана и все-таки закрыла глаза, стараясь контролировать дыхание, желание и теперь уже собственные гормоны.

Давай, Эм, это просто чертовы эндорфины, эстроген, тестостерон, адреналин, окситоцин, дофамин и…

Я не могла вспомнить. Я не могла заставить себя вспомнить, потому что язык Марка подобрался к сгибу локтя, потому что губы клеймили и обжигали, потому что тупая волчица…

…пролактин и серотонин.

Сосредоточься, Эмили. Прекрати сопеть, как боксер со сломанным носом.

Я закусила губы.

Горячий язык, боль и удовольствие, запах Джефферсона.

Да, дьявол!

Всего этого было для меня слишком много, слишком остро, его движения растягивались в бесконечность удовольствия, опуская невидимые рубильники в голове. Щелк, щелк, щелк. И все. Свет везде потушен, только интимная темнота и желания собственного тела.

Я вжалась в спинку дивана, пытаясь отстраниться от Марка, стиснула ноги и с трудом, но все-таки вытащила на поверхность воспоминания о Стэф и Брайане, вынудила себя вспомнить их показатели, последние данные, результаты анализов, видео с камер в палатах.

Невероятно, невозможно сложно оказалось думать о них и не реагировать на прикосновения Марка.

А он перешел к другой руке, освободив из плена правую, и я тут же вцепилась пальцами в посеревшую от времени обивку. Губы Джефферсона были в крови, походило на след от помады после поцелуя. И почему-то от этой мысли стало совсем невыносимо. Возможно, потому что помаду именно такого оттенка — немного засохшей крови, «Velour» по мнению производителей — я предпочитала.