Наваждения - Макс Фрай (1997)

Она не желала открывать мне свое прошлое. Никаких смутных видений, никаких чужих голосов не было и в помине, только теплое малиновое сияние. Я смотрел, не в силах отвести глаза. Созерцание подарило мне ни с чем не сравнимый сладкий покой и еще более сладкую уверенность, что меня бесконечно любят какие-то невероятные, могущественные существа, в чьих руках сосредоточены все кончики невидимых нитей, из которых соткана Вселенная. Мне казалось, что эти непостижимые существа, в которых нет ничего человеческого, просто жить без меня не могут и на все готовы, лишь бы доставить мне удовольствие. Это было чертовски приятно.

В чувство меня привел увесистый подзатыльник. Я возмущенно взвыл — не так от боли, как от неожиданности, — и вскочил на ноги, собираясь дорого продать свою единственную и неповторимую жизнь. Впрочем, стоило мне увидеть перед собой смеющуюся физиономию Джуффина, и способность соображать вернулась ко мне как миленькая.

— Вы так долго мечтали как следует огреть меня по башке, и вот наконец-то нашелся хороший предлог, да? — Я рассмеялся от неописуемого облегчения.

— Все-таки одно удовольствие иметь с тобой дело, сэр Макс, — одобрительно сказал шеф. — Что бы с тобой ни стряслось, ты возвращаешься к жизни не только быстро, но и весело. Такой способности можно только позавидовать.

— Вы так думаете? — рассеянно переспросил я, потирая затылок. — Ладно, завидуйте, мне не жалко…

— Тебя, часом, не тянет поведать усталому старику о своих неземных ощущениях? — осведомился Джуффин. — Если я правильно понимаю, тебе удалось вкусить сладких грез Гравви. Совсем микроскопическую порцию, разумеется, но все-таки…

— Сладких грез — чего?

— Гравви, — повторил он. — Эта вещь называется Гравви. Видишь ли, я знаю, что это за штуковина. Правители Куманского Халифата давным-давно завели дивную традицию посылать такие сувениры в подарок своим бывшим любимцам, которых по какой-то причине следует лишить жизни. Там это расценивается как великая милость, поскольку шкатулка Гравви дарит своему обладателю так называемые сладкие грезы, которые могут продолжаться довольно долго — пока счастливчик не умрет от истощения. Но человека, припавшего к этому источнику наслаждений, с самого начала можно считать мертвым. Одним словом, бедняге Мелифаро сейчас действительно очень хорошо. И ты имеешь шанс вообразить, как замечательно он себя чувствует… Кстати, ты так и не рассказал мне о собственных ощущениях. Не то чтобы это имело принципиальное значение, просто мне ужасно интересно.

— В вашем сердце снова проснулась любопытная горная лисичка чиффа? — лукаво спросил я.

— Ага, — подтвердил Джуффин. — Впрочем, она никогда и не засыпала по-настоящему. Так что давай выкладывай.

— На самом деле тут и выкладывать-то особенно нечего. Мне было тепло и очень спокойно — как никогда в жизни. И еще мне показалось, что в меня по уши влюблены некие загадочные и непостижимые силы… Влюблены — это еще слабо сказано, я был уверен, что они меня просто обожают! — Я вдруг почувствовал, что краснею. — Глупо, да? — упавшим голосом закончил я.

— Да уж, ни гениальностью, ни тем более оригинальностью здесь и не пахнет! — фыркнул Джуффин. Потом покачал головой, насмешливо и, как мне показалось, укоризненно. — В этом ты ужасно похож на все остальное человечество, мальчик. Все мы рождаемся и умираем с одной и той же невысказанной просьбой на губах: «Любите меня, пожалуйста, как можно сильнее!»

Джуффин скорчил такую смешную жалобную рожу, что я не удержался от улыбки. Шеф и сам рассмеялся, а потом задумчиво уставился куда-то вдаль. На этот раз его молчание порядком затянулось.