Декларация независимости или чувства без названия (фанфик Сумерки) - Kharizzmatik

– Вообще-то, я начал курить после смерти твоей матери. И пить тоже. Много. Я целый год был в ступоре. Именно поэтому я оставил вас детьми. Я знаю, что вы винили себя за мое отсутствие, и не буду лгать – мне было трудно видеть вас, вы напоминали мне о своей матери. Но я просто не хотел, чтобы мои дети видели меня в таком состоянии.

– Что изменилось? – с любопытством спросил я, чувствуя небольшой дискомфорт из-за темы – мы никогда раньше не говорили об этом дерьме. – Почему ты собрался и смог, б…ь, вернуться домой?

Он пожал плечами.

– Однажды утром я проснулся и понял, что ваша мать испытывала бы отвращение к моему поведению. Так тяжко бороться, чтобы дать ей жизнь, а потом просто наплевать на собственную, забыть про все, что она для нас строила. Плохая дань ее памяти. Никудышная благодарность. Я долгое время еще продолжал пить после возвращения. Но лишь после того, как убил Свонов, я понял, что должен остановиться, в противном случае еще кто-нибудь пострадает. Спасибо Господу, что Нонна была тут и присматривала за вами. Она была хорошей женщиной.

– Да, была, – ответил я, кивая. – Больше всех похожа на настоящую бабушку.

– У тебя есть родная бабушка, она лишь в нескольких милях отсюда. Можешь увидеть ее, когда пожелаешь, – предложил он. – Не могу гарантировать, что она тебя не взбесит. Я был у нее вчера, потребовалось всего десять минут, чтобы она прошлась языком по твоей матери. Она отказывалась называть ее по имени, только «та ирландская рабыня». Она и с тобой будет себя так вести, ты слишком похож на мать.

– Спасибо, но я пас, – ответил я, кидая окурок на землю и затаптывая его, от дыма грудь горела.

Я залез в карман и достал флягу, делая глоток. Он с любопытством наблюдал за мной, и я протянул ему флягу, предлагая водку. Он поколебался, но выбросил сигарету и взял спиртное. Скривившись, он сделал глоток теплой жидкости, а потом второй.

ДН. Глава 76. Часть 3:

– Знаешь, я, наверное, не должен говорить тебе это, но мне больше нечего предложить. Я не раз облажался с тобой, я молчал, когда должен был быть откровенным, и вот сейчас у меня осталась в запасе только правда, – тихо сказал он, уставившись в землю перед собой.

Он выглядел сломленным человеком, силы покинули его. Мне это не нравилось, это пугало – я не знал, что будет.

– Я помню лицо каждого человека, которого убил. Я вижу их повсюду, где бы я ни был, и умом понимаю, что этих людей уже нет в живых, но вижу их, как будто наяву, в их последние минуты. Я помню, как выглядела и твоя мать.

– И я, – прошептал я. – Я помню ее крики.

Он с любопытством посмотрел на меня, в его глазах было дурное предчувствие. Я никогда не рассказывал ему о той ночи, память была слишком болезненной. Единственный человек, которому я открылся – это Изабелла, но сейчас, рядом с отцом, глядя на выражение его лица, я знал, что должен поделиться. Вздохнув, я прикрыл глаза и сел рядом с ним на ступеньку, нервно взъерошивая волосы и вспоминая каждую деталь произошедшего. С той самой минуты, как мы вышли с концерта и до того мгновения, когда я очнулся в госпитале, а отец был рядом. В каждом моем слове проливалась боль. Он сидел молча и впитывал сказанное, он склонил голову к земле, но я знал, что он внимательно слушает.

– От потери крови ты чуть не умер, – сказал он низким голосом, когда я закончил. – Я сидел дома, такой злой на нее, потому что узнал, что она наплевала на мои предупреждения остановиться и не копать в поисках информации, а в это время она уже была мертва, а ты лежал на земле за мусорным контейнером. Ты мог умереть, и это была бы моя вина.

– Нет, не твоя вина, – сказал я, качая головой. – Единственный, кого нужно винить – это тот, чьи пули отобрали жизнь у мамы, и чья пуля чуть не забрала мою. Нужно винить того урода, который нажал на курок.

Через секунду он нерешительно кивнул и прочистил горло.