Декларация независимости или чувства без названия (фанфик Сумерки) - Kharizzmatik

Изабелла вцепилась в захват из моих рук и попыталась разорвать его, а я заколебался, не желая, чтобы она, мать твою, вставала. – Пожалуйста, отпусти меня, Эдвард, – очень тихо сказала она через секунду. Ее голос дрожал, и я застонал, зная, что я, черт возьми, не мог удерживать ее против воли. Я убрал руки, и она быстро вскочила, практически выбежав из комнаты. Я застонал и пробежался рукой по волосам, глядя на Розали, недовольный тем, что она, блядь, сказала все это дерьмо в присутствии Изабеллы. Мои руки дрожали, а гребаное терпение иссякало, когда я слушал шаги Изабеллы на ступеньках, пока она быстро поднималась по ним.

Розали просто смотрела на меня, и выглядела, черт возьми, почти самодовольной, и никто, блядь, ничего ей не сказал, потому что, конечно, никто и никогда, мать вашу, не выговаривал Розали за то, что она сука, но на этот раз она зашла охеренно далеко, огорчив мою девушку. Я рявкнул: – Ты такая гребаная сука, ты это знаешь? Ты можешь говорить мне все дерьмо, которое считаешь нужным, я, твою мать, могу его выслушать и вернуть обратно, но ты не имеешь никакого сраного права вытворять то, что ты только что исполнила. Проклятье, ты отлично знаешь, ведь я совсем этого не скрываю, что чувствую к ней нечто особенное, но тем не менее ты сидишь и изрыгаешь эту херню, и пытаешься заставить ее думать, что я – лишь ее гребаная ошибка. Это, блядь, неправильно! Она не такая, как мы, Розали, и ты не можешь, мать твою, так с ней поступать, и если ты не способна уважать ее и относиться к ней со сраной общепринятой вежливостью в ее собственном гребаном доме, тогда, может быть, тебе, сука, не стоит тут появляться, – выплюнул я, глядя на нее. Ее глаза незначительно расширились, полагаю, от удивления, что я наорал на нее, и она перевела взгляд на своего парня. Он смотрел прямо перед собой, выглядев при этом глубоко погруженным в свои мысли, и лишь через секунду повернулся, чтобы посмотреть на нее.

– Ты должна пойти и извиниться, Роуз, – сказал он, наконец. Она выглядела шокированной и уставилась на Эммета с недоверием. Он увидел выражение ее лица и покачал головой, вздохнув: – Эдвард прав, и ты знаешь, что я, черт возьми, люблю тебя, детка, и люблю твой острый язычок, но когда речь идет об этой девушке, ты не можешь сказать вот такое дерьмо и ждать, что оно не отскочит от нее к тебе обратно. Она и так имеет дело с достаточным количеством всякой херни, и не нуждается в людях, которые вдалбливают ей в голову идеи, способные разрушить и ту единственную – пусть и лишь наполовину достойную – вещь, которая у нее есть. Эдвард может иметь темное прошлое, но даже ты должна признать, что он чертовски изменился ради нее.

Роуз с минуту в полном шоке смотрела на Эммета, явно застигнутая врасплох тем, что он хоть в чем-то выступил против нее. Эммет всегда вставал на ее сторону, спуская все ей с рук, и никогда не использовал словечек типа «дерьмо» в обращении к ней. Через некоторое время она поняла, что он сказал все это на полном серьезе, и повернула голову ко мне, слегка прищурившись и нахмурившись. Я был мудаком, а потому усмехнулся ей и злорадствовал, всем своим видом говоря: ты чертовски права в том, что сказала, а я прав в этом. Она закатила глаза и, взбесившись, подскочила и бросилась вон из комнаты, топая так, что звук ее высоких каблуков громким эхом раздавался по всему первому этажу. Я вздохнул и покачал головой, услышав, что она начала подниматься по лестнице, и обратился к Эмметту:

– Ей бы лучше быть чертовски милой с Беллой, – сказал я серьезно. Эмметт кивнул.

– Она будет. Она может быть жесткой, но ты знаешь, Роуз вовсе не плохой человек, – сказал он, и в его голосе прозвучало раскаяние. Я провел рукой по волосам и кивнул, вздыхая.