Декларация независимости или чувства без названия (фанфик Сумерки) - Kharizzmatik

Она остановила и быстро взглянула на меня, прежде чем отвернуться и продолжить. – Он умер несколько лет назад, погиб в долбанной аварии, в любом случае, я помню, что когда узнала о его смерти, я обрадовалась. Наверное, это неправильно, но я радовалась, что его нет. Я ощущала … свободу. Но когда я сказала матери, она заплакала, и я спросила ее, чем она расстроена, тогда я, как идиотка, подумала, что, может, я ошиблась и он выжил, и поэтому она плачет, но нет. Она сказала: «Роуз, детка, твой папа теперь на небесах». Я помню, как хохотала, понимая, что, черт побери, это подонок никак не может быть на небесах, а моя мать просто смотрела на меня, ошеломленная моим смехом.

Она хохотнула, качая головой. – Я не понимала ее слезы, а она не понимала мою радость. Она действительно была опечалена, расстроена его гибелью. Этот человек ежедневно издевался над ней, был жесток, распоряжался ею, а она, черт возьми, скучала по нему и хотела его вернуть. Я потеряла в тот день все остатки уважения к ней. Я поняла, что все эти годы она была не в своем уме, что ей промыли мозги и у нее развился комплекс жертвы, но ценить ее я больше не могла. Где была ее гордость, ее чувство собственного достоинства, чувство самосохранения? Доктор Каллен был единственным человеком, которого я уважала, как родителя. Думаю, ты не поймешь, для тебя это странно, ведь этот человек контролирует твою жизнь. В твоих глазах он, наверное, не лучше моего алкоголика-папаши. Но для меня он дорог. Я не могла рассчитывать на мать, которая ничем не помогала мне. Доктор Каллен делал для меня все, в чем я нуждалась, и хоть он никогда не говорил мне правду, думаю, это он решил проблему с моим отцом.

Мои глаза расширились, и я в шоке уставилась на нее. – Доктор Каллен убил вашего отца? – спросила я. Она оглянулась на меня, выражение ее лица было почти грустным.

– Думаю, да. Он никогда не затрагивал эту тему, не говорил об этом. Но столько странного в том, что мой отец погиб в аварии в лесу в тот самый день, когда я призналась доктору Каллену, что он ударил меня когда-то, – сказала она.

Мы снова сидели в тишине. Я обдумывала ее слова, а она просто смотрела в никуда. – Не люблю людей, которые не могут защититься. Они напоминают мне о матери, обо всем этом. Я подначиваю людей, нажимаю на их больные места, говорю грубые вещи, чтобы завести их, чтобы она разозлились и постояли за себя. Я задираю окружающих, чтобы они учились защищаться, прежде чем кто-то по-настоящему обидит их. Может это неправильно, но такая уж я, такой меня воспитали родители. Я уважаю только тех, кто защищается, кто не отступает. Поэтому я люблю этих ослов-мальчишек там внизу, поэтому я обрадовалась, когда ты дала мне отпор на Хэллоуин.

Она повернулась ко мне, и я кивнула, чтобы дать понять, что слушаю. Теперь ее действия имели смысл. Она видела, как опускается ее мать, как терпит, поэтому она доводит людей и судит их по тому, как они переносят это. Она ненавидит, когда люди напоминают ей мать. Думаю, ей больно от этих воспоминаний.

– Теперь я живу с дедушкой и бабушкой. Мать умерла, – быстро добавила она. – Но дело не в этом. Дело в том, что я люблю сильных людей, которые не позволяют собой руководить. Я обращаюсь с тобой, как и со всеми, но это неправильно, ты не такая, как все. Ты никогда не могла давать отпор. Прости, чтобы была с тобой такой сукой, ведь ты жертва обстоятельств, неправильно задевать твои больные места, заставлять тебя быть такой, какой ты не являешься. Это не твоя вина, и, должна признать, меня бесит, что в этом виноват человек, которого я уважаю как отца. Мне тяжело принимать это дерьмо.

Я с шоком смотрела на нее, удивленная извинениями. Она снова глянула на меня, по выражению ее лица трудно было что-то сказать. Я слегка улыбнулась, желая быть вежливой и давая ей понять, что принимаю извинения. – Я понимаю. Извиняться не стоило, но я ценю это и принимаю. – Мягко сказала я. Она кивнула, вздыхая. С минуту мы молчали, что нервировало меня.