Декларация независимости или чувства без названия (фанфик Сумерки) - Kharizzmatik

Наши отношения также немного изменились с тех пор, как он расстроился и кричал, услышав мои слова, что бесполезно меня спасать. До того времени я не понимала, насколько серьезным он был и как сильно его могут ударить мои слова. Эдвард в шутку называл это «первой ссорой», но я говорила ему, что это просто был взрыв эмоций. Эдвард смеялся надо мной, говорил, что это все же была ссора, но я с ним не соглашалась, акцентируя внимание на том, что я ему не перечила, а просто неправильно поняла его слова. Он ответил, что это не имеет значения, что я слишком миролюбивая, чтобы спорить, а поэтому я просто уступаю. Это окончательно вывело меня из себя, и я громко заявила ему, что он абсолютно ошибается. Он моментально принял оборонительную позицию, как он всегда делал, сузил глаза и уже был готов взорваться – было очевидно, что нельзя кричать на Эдварда Каллена. Он сорвался, заявил, что он «черт побери, прав» и добавил еще несколько слов на итальянском, которые явно были ругательствами, перед тем, как сказать мне, что я «слепа как, сраная летучая мышь» и чтобы я никогда «блядь, не кричала на него». А я просто сидела и смотрела на него, пораженная тем, что он фактически наорал на меня, чтобы я никогда не повышала на него голос, потому что мы спорили на тему того, были у нас ссора или нет. Это все было на редкость глупо.

Я смогла сдерживать себя не более 30 секунд, прежде чем расхохотаться от абсурдности всего происходящего. Мой смех еще больше разозлил его, как будто он был более чем нацелен доказать свою правоту и он начал нести еще большую чушь. Он кричал «fuori di testa”, что, по его признанию позже, означало «сумасшедшая», и смотрел на меня, будто я ненормальная. Наверное, мне стоило испугаться его гнева, но в тот момент я совсем не боялась его. Я видела его душу, и она была нежной, и я знала, что он никогда не поднимет на меня руку, поэтому, этот гнев – простое показательное выступление. Он еще больше начал говорить, а я только громче смеялась. Этот заколдованный круг продолжался еще минут пять, прежде чем Эдвард иссяк и, наконец, спросил меня, что смешного.

Я объяснила ему, что он кричит безо всякой на то причины и противоречит самому себе. Эдвард уставился на меня пустым взглядом, а потом взорвался смехом. Я смеялась вместе с ним, так сильно, что слезы брызнули из глаз. Когда мы оба, наконец, успокоились, Эдвард сдался и признал, что был неправ, и спросил, считается ли это теперь нашей первой ссорой, раз уж я не признаю ту. Я улыбнулась и пожала плечами, уступая ему. Он может называть это как угодно, если хочет, это ничего не меняет.

Это была не последняя наша стычка за неделю, если случайно один из нас говорил что-то не то, другой мог злиться, но все не так плохо. Я пыталась найти свое мнение рядом с Эдвардом, научиться выражать его и высказываться, даже когда ему не нравилось то, что я говорю. Я все еще старалась быть терпеливой к его вспышкам, а он был терпеливым со мной – пусть это и не самое легкое занятие в мире. Мы нашли очень тонкое равновесие, между нашими эмоциями и нашими недостатками, и, похоже, очень неплохо справлялись.

Я осмотрелась по сторонам, разглядывая листки бумаги, и вздохнула. Не знаю, как нарисовать то, что он хочет. Нужно спросить его, выяснить, но не хотелось разочаровывать его, если вдруг у меня не выйдет. Все выглядело так, будто выхода нет, и я никогда не смогу создать что-то, достойное его внимания, все, что я выбрасывала до сих пор было неподходящим.

Я отложила карандаш в сторону, когда встала и начала подбирать бумагу, складывая ее в корзину. Я угадала – два десятка. И когда все они были выброшены, я вышла из комнаты и спустилась вниз.