Декларация независимости или чувства без названия (фанфик Сумерки) - Kharizzmatik

– Я думал, ты забыла, – сказал он. Я улыбнулась и покачала головой.

– Я никогда не забывала, Эдвард, – ответила я. Он тихо засмеялся и кивнул, приглаживая рукой волосы.

– Я постоянно держал это на заметке после того вечера, хоть это и случилось нечаянно, – игриво сказал он. Я засмеялась и открыла ящик прикроватной тумбочки, доставая лист белой бумаги. Закрыв ящик, я еще раз глянула на рисунок, держа его так, чтобы он пока не видел. Я начала покусывать губу, руки снова задрожали.

– Это… это не слишком хорошо, – нервно сказала я. Он вздохнул.

– Я уверен, что рисунок прекрасен, детка, – мягко сказал он. Я оглянулась и увидела его нежное выражение лица, в его глазах плясало нетерпение. Вздохнув, я поняла, что пути назад нет, и протянула ему лист. Он ухмыльнулся и быстро схватил его, поворачивая и внимательно рассматривая. Я присела на кровать, наблюдая за его реакцией, и заметила, как расширились его глаза.

Меня затошнило, во рту появился горький привкус, и пришлось несколько раз сглотнуть в попытках успокоить нервы, прежде чем я буду вынуждена лететь в ванную комнату к унитазу. Кроме мамы, ни одна живая душа никогда не видела моих рисунков. Мама всегда преувеличенно хвалила мой талант, но она же моя мать, разве она и не должна так делать? Боюсь, она просто пыталась улучшить мое настроение, ведь на самом деле таланта у меня не было.

Он притих, совсем замолчал, пока рассматривал подарок. Я вздохнула и прикрыла глаза, уже жалея, что отдала ему картину. Пока я рисовала, я видела одни недостатки, но правда в том, что я всегда вижу только недостатки. Так я и чувствовала, что рисунок незамысловатый, простой, точно так же, как и тот, кто на нем изображен. Я долго перебирала варианты, что изобразить, может его или его машину, или фортепиано, пока, наконец, я не остановилась на себе самой. Это с самого начала казалось неправильным, будто во мне вдруг появилось тщеславие, но ведь он подарил мне свое изображение, и я решила вернуть ему это одолжение.

А теперь… теперь он так внимательно его разглядывает, и я снова взвешиваю правильность своего поступка.

– Иисус Христос, – наконец сказал он, спустя некоторое время, его голос звучал шокированно. Я приоткрыла глаза и заметила, что он напряженно на меня смотрит, его глаза широко распахнуты, а выражение лица совершенно серьезное. Я нахмурилась.

– Я сказала тебе, что он не очень хороший, – прошептала я дрожащим голосом. Его брови нахмурились на миг, а потом глаза расширились еще больше.

– Блядь, Белла, это удивительно! Я нахер потерял дар речи, а ты решила, что рисунок плохой? Он ошеломляющий. У тебя офигенный талант, – убедительно сказал он. Я не сводила с него глаз.

– Правда? – нерешительно спросила я. Он сухо засмеялся, снова опуская взгляд на рисунок и взлохмачивая рукой волосы.

– Да, правда. Это лучшая, блядь, вещь, которую только для меня делали, лучший подарок в моей жизни. Ты действительно офигенно удивительная, ты должна это видеть, – сказал он.

Я моргнула несколько раз, когда глаза наполнились слезами. – Я… э-э.., – начала я, пораженная его реакцией. – Я хотела нарисовать твою машину, – промямлила я, неуверенная, какие слова нужны, чувствуя потрясение от его реакции.

– Уверен, этот рисунок был бы не хуже, но этот идеален. Я сказал тебе, что хочу тебя на Рождество, и ты исполнила мою просьбу. Не могу даже представить лучшую тему для картины. Это, блядь, красиво. Ты офигенно красива, – сказал он. Он положил лист на кровать и наклонился, поглаживая мою щеку рукой и прижимаясь ко мне губами. Он нежно и сладко целовал меня, с любовью и обожанием. Я закрыла глаза и застонала, он издал гортанный стон в ответ.