Декларация независимости или чувства без названия (фанфик Сумерки) - Kharizzmatik

– Видишь, это только фейерверк, tesoro. Нечего бояться. Он может быть и оглушающий, но не причинит тебе боль. Я ведь не позволю этого, – сказал он. Я улыбнулась и прижалась к нему, пока он обвивал вокруг меня руки.

Мы досмотрели фейерверк до конца, и народ на озере начал вопить. Эдвард, ухмыляясь, покачивал меня. Послышались звуки фейерверков вдали, в то время как Эдвард склонился надо мной и страстно поцеловал меня. Отстранившись, он провел кончиками пальцев по моим губам.

– Ты вообще можешь себе представить то, как я тебя люблю? Я был сломлен, пока ты не пришла в мою жизнь. Я никогда не думал, что такое возможно, что я найду такую, как ты. Моя мама частенько говорила мне похожие вещи о судьбе, и теперь, вспоминая это, я прихожу к выводу, что ты – моя судьба. Ты была послана мне, чтобы мы могли спасти друг друга. Ты не была единственной, кто нуждался в помощи. Я был потерян и разрушен, и ты спасла меня. Теперь ты – моя жизнь, – он сделал паузу и выдохнул. – Счастливого нового года, детка.

Я стояла и смотрела на него под впечатлением от его слов. Они были такими абсурдными, что я начала смеяться. Эдвард улыбнулся.

– Что такого смешного?

– Знаешь ли ты, что прямо сейчас ты ни разу не сказать «блядь»?– спросила я. Он удивился моим словам и пристально посмотрел мне в глаза. Я покраснела, застенчиво улыбаясь, потому что я только что ругнулась, сама не замечая этого. Но последнее время ему нравилось слышать их от меня. Я закусила свою нижнюю губу, чувствуя себя грязной, когда так выражалась. Он моргнул несколько раз и провел рукой по волосам.

Потом снова притянул меня к себе и вздохнул. Мы замолчали на некоторое время и просто смотрели фейерверк.

– Да, думаю, так и есть… блядь.

-

Глава 40. Понимание

«В глубине сердца каждого есть страстное желание

быть понятым тем, кому действительно не все равно.

Когда человека понимают, он или она

может справиться почти со всем на свете»

– Эд Хирд –

Эдвард Каллен

Я был сам не свой, нахер, на краю. Желудок вот-вот взбунтуется, и мне казалось, что меня в любой момент может вырвать прямо в машине. И это меня бесило, ведь я любил свой гребаный Вольво. Никто не блюет внутри долбаного Вольво, даже я. Клянусь Иисусом, если я угроблю внутреннюю отделку только потому, что я, блядь, был напуганной киской, я сам надеру себе задницу. Или, черт, разрешу сделать это Эммету. Он с радостью отшлепает меня, дай ему только повод.

Я съехал на второстепенную дорогу, ведущую ко входу в лачугу Чини, мои нервы накалились до предела. Сердце билось в груди так сильно, как будто собиралось выскочить в любую секунду или просто, нахер, взорваться, и тогда я вылечу через гребаное переднее стекло. Пальцы дрожали и начинали неметь, голова кружилась. Как только появились симптомы, я уже точно знал, что это, блядь, значит, но меня это застало врасплох – прошла целая гребаная вечность с последнего раза, когда я это чувствовал.

У меня чертов приступ паники.

Я припарковался с краю, подальше от остальных машин, и, заглянув в зеркало, увидел кусок дерьма – Танину белую машину, подъезжающую к дому. Она ехала позади меня всю дорогу, и это зрелище отнюдь не помогало мне взять себя в руки.