Декларация независимости или чувства без названия (фанфик Сумерки) - Kharizzmatik

– М-да, это было, нахер, неправильно, Белла. И твой акцент ужасен. Я – мужчина, поэтому ты должна говорить мне «Mi sei mancato». Ну, ты понимаешь, гребаное «о» на конце, но не «а». У меня между ногами член, а не киска.

Я съежилась.

– Мне не нравится это слово, – сказала я.

Он нахмурился.

– Что не так с «mancato»? – спросил он с удивлением.

Я вздохнула.

– Не это слово, Эдвард. Мне не понравилась та часть насчет женских половых органов, – сказала я.

Он пораженно глянул на меня.

– Киска? – повторил он.

Я снова поежилась, и он ухмыльнулся, удивленный моей реакцией.

– Хмм, а как тогда мне говорить? У меня полно слов в словаре, Белла. Cavaccia? Fica? Grilla? Gnocca? – Я нахмурилась от смущения, не зная ни одного из слов и понимая, что они на итальянском. – По-английски? Щелка, дырка, киска…

Я закатила глаза и толкнула его.

– Прекрати! – сказала я.

Он снова захихикал, покачивая головой.

– Хорошо, без разницы. Плевать, как ты хочешь это называть, смысл в том, что у меня этого нет. И спасибо, черт побери, Господу за это, кстати. Поэтому ты должна говорить «Mi sei mancato».

Я улыбнулась.

– Mi sei mancato, – повторила я.

Он ухмыльнулся и кивнул.

– Именно так! Оглянись, видишь, Bella Ragazza становится двуязычной, и прочая фигня, – игриво заявил он.

Я засмеялась и покраснела, что рассмешило его еще больше.

Мы включили фильм и смотрели его до ужина. Эдвард остался в комнате, работая над большим домашним заданием на понедельник. А я сделала спагетти и салат с чесночным хлебом, и мы все сели вокруг стола, беззаботно болтая. Атмосфера была расслабленной весь вечер, и потом мы дружно смотрели в гостиной кино. Несколько раз я замечала, как доктор Каллен смотрит на Эдварда и меня, по его лицу скользила грусть. Это смущало, но я уже начала сдаваться в своих попытках понять доктора Каллена. Его реакция часто была необъясняемой. Не знаю, почему мужчина, который пытался убить меня, и потребовал, чтобы наши отношения были вне поля его зрения, называет меня ласковыми именами и спрашивает об этих самых отношениях, не желая их прекращать.

И если он не хочет это видеть, почему он так тоскливо на нас смотрит?

Эдвард устал, и мы вернулись в постель довольно рано, меньше чем через минуту он заснул. Я наблюдала за ним спящим, наслаждаясь невинностью и миролюбием в его чертах, когда он погрузился в сон. Это зрелище успокаивало – и выражение его лица, и звуки, и его умиротворенность.

Я быстро уснула, и разбудил меня уже пронзительный звук. Я застонала, жмуря глаза и закрывая руками уши. Звук продолжался, и Эдвард начал громко ругаться, его голос был хриплым и сонным. Наконец, Эдвард не выдержал и заорал:

– Я поотрываю твои хреновы руки, если ты не прекратишь тарабанить в эту гребаную дверь и не свалишь!

Я посмотрела на него – выглядело угрожающе. Стук прекратился, и он вздохнул, зарываясь назад в подушку. Меньше чем через тридцать секунд звук снова повторился, на этот раз сильнее. Эдвард громко застонал и быстро сел, открывая глаза. Я хрюкнула, когда он схватил подушку и с силой кинул ее в дверь, как будто подушка могла решить ситуацию. Он услышал мой смех и повернулся, раздраженно прищуриваясь. Я невинно улыбнулась, и он продолжил смотреть на меня, прежде чем уголки его губ дернулись. Он быстро приблизился и повалил меня на кровать, обнимая и прижимая к себе. Наши губы встретились, и он проник языком в мой рот, глубоко целуя меня. Я слегка застонала, запутываясь пальцами в его волосах. Он застонал мне в рот, и тут снова раздался стук. Его стон превратился в рык, и он оторвался от моих губ, садясь снова.

– Если ты не откроешь дверь, я зайду, – раздался голос Розали.

– Пошла на хуй, я голый, не входи, если не хочешь увидеть мой член, – сказал Эдвард.