Декларация независимости или чувства без названия (фанфик Сумерки) - Kharizzmatik

Я прислонился спиной к стенке душа, закрыл глаза и вздохнул. Обернул руку вокруг своего члена, он был таким же твердым, как обычно, и я знал, что это, по крайней мере, расслабит немного мои мышцы. Я несколько раз погладил его, крепко сжимая ладонь, и мне понадобилось некоторое время, чтобы почувствовать нарастающее внутри меня напряжение, а все потому, что я никак не мог отключиться от своих мыслей. Я думал о долбаной корзине, и о муравьях, и о цветах, и о том, что я наверняка все испорчу, скажу что-то не то или сделаю что-нибудь, что огорчит ее, потому что со мной всегда так получалось. Я, наконец, почувствовал приближение оргазма и застонал, откинув голову назад и сильно ударившись ею о стенку. Резкая боль пронзила мой затылок одновременно с оргазмом, и столь мощная смесь удовольствия и боли прошла через все мое тело, что у меня почти подогнулись колени. Через секунду я перестал поглаживать его, отпустил свой член и просто стоял под водой с закрытыми глазами, пытаясь восстановить контроль над собой. Я открыл глаза и окончательно закрутил краны с водой, вздохнув.

Я уже говорил, что ненавижу этот сраный День Святого Валентина? Потому что я его ненавижу.

Сегодня также была годовщина свадьбы моих родителей. Я всегда думал, что это дерьмо – факт, что они поженились в этот день – банально, но теперь полагаю, что они хотя бы имеют законное оправдание праздновать четырнадцатого февраля день своей любви. Если бы мое сердце не было разбито из-за того, что я потерял мать, я бы чувствовал небольшое облегчение, зная, что, по крайней мере, еще кто-то нервничал сегодня так же сильно, как и я. Потому что я ничуть не сомневался в том, что мой отец тоже с трудом справлялся с этой лабудой. Я был рад, что он уехал, хоть и осознавал, что это было чертовски грубо, но он обычно проводил этот день, напиваясь и упиваясь своим горем, и это было последнее, с чем я хотел бы сейчас иметь дело. Я чертовски сочувствовал ему, гораздо сильнее, чем когда-либо раньше, потому что все, о чем я мог думать – а что, если это были мы с Беллой? Что, если бы женщина, которую я любил, умерла? Я даже не хотел думать об этом дерьме, но знал, что тоже был бы безутешным мудаком, если бы мне выпала такая карта, и неважно, кто был бы в этом виноват.

Я вытерся и почистил зубы, затем отправился обратно в спальню и заглянул в шкаф. Вытащил пару черных боксеров и одну из своих белых маек, потом натянул черные брюки. Достал из шкафа белую с черными полосками рубашку на пуговицах, надел ее и застегнул. Оставил несколько пуговиц не застегнутыми, потому что, если я не делал этого, то постоянно чувствовал, что задыхаюсь.

Я стащил с плечиков черный пиджак, потому что хотел хотя бы попытаться соответствовать ей, пусть и всего наполовину, и надел его, не застегивая. Надел носки и задумался над тем, какую выбрать обувь, после чего просто схватил свои черные с белым кроссовки «Найк», потому что они подходили по цвету. Я не собирался, мать вашу, провести целый день в неудобной обуви, и похуй на все.

Я закончил приготовления и убедился, что на этот раз надел часы, чтобы, как идиот, не таращиться всю ночь на свое запястье. Я надел ремень, чтобы брюки, черт возьми, не соскальзывали вниз, и побрызгался одеколоном. Провел рукой по волосам, чтобы хотя бы попытаться привести это блядство в какое-то подобие порядка, и глянул на себя в зеркало.