Чужая земля - Игорь Пресняков (2005)

Венька, по наивности начинающего революционера, пытался использовать допросы как трибуну для пропаганды идей «Союза молодых марксистов», тем более что следователи ему в этом не перечили. На любой заданный вопрос Ковальчук разражался многословной тирадой с использованием цитат из «основоположников». Терпеливо выслушав молодого человека, следователи отвечали контратакой из стандартных обвинений, увещеваний и угроз, помогая себе выдержками из покаянных признаний наименее стойких соратников Веньки по «Союзу». По плану Черногорова, Ковальчука должны были сначала измотать в этих «дискуссиях» (попутно занеся в протокол его неосторожные высказывания), а уж потом – «применить некоторое ужесточение».

Тридцать первого октября, вернувшись с очередного допроса, Решетилов объявил, что беды его закончились.

– Выпускают?! – в один голос выпалили соседи.

– Не обольщайтесь, – усмехнулся доктор. – На завтра назначен суд Особой тройки ГПУ. Все!

– Су-уд? – испуганно протянул Венька.

– Да-с, господа. Сегодня мне зачитали решение о том, что моему делу присвоен «особый статус» и что первого ноября уже состоится суд. Правильно, нечего церемониться… А честь-то какая! – Суд в выходной день, с присутствием самих товарищей Черногорова и Гринева!

Александр Никанорович театрально взмахнул рукой и по-мальчишески, не снимая ботинок, завалился на койку.

– И чем же ваша баталия может завершиться? – насторожился Татарников.

– А мне все едино, – беспечно ответил Решетилов. – Будь что будет. Я, признаться, даже рад, что все кончилось.

– Оно и видно, – покачал головой Татарников. – Бесстрашный вы человек! – Он кивнул Веньке: – Учитесь, юноша, у лучших представителей интеллигенции.

– Его и без того помотает, – опередил Ковальчука доктор.

Венька строго посмотрел на соседей.

– Создавая свой «Союз» и затем выступая на рабочем митинге, мы прекрасно понимали, чем это может грозить, – холодно проговорил он. – Наш «Союз» взял все лучшее из борьбы передовой русской интеллигенции.

– Да знаете ли вы, что это такое? – раздраженно спросил Решетилов. – Как вы можете «брать лучшее» у тех, о ком имеете лишь поверхностное представление?

– Не горячитесь, доктор… – попытался вклиниться Татарников.

– Нет уж, милейший! – с вызовом воскликнул Александр Никанорович. – Раз уж вы считаете, что наш юноша должен у меня поучиться, извольте, – поучу сполна, – он обратился к Веньке. – Кого это вы записали в «лучшие»?

– Э-эм… так ведь и так ясно… – растерянно пробормотал Ковальчук.

– Мне лично в этом вопросе ничего не ясно! – отрезал доктор.

– К лучшим представителям интеллигенции относятся все, начиная с Новикова и Радищева: декабристы, Герцен с Огаревым, Чернышевский, народовольцы…

– Сюда же Ленина присовокупить, – в тон добавил Решетилов.

– Что вы! Ленин у них – оппортунист, отступник, – хихикнул Татарников.

– Точно, – согласился Венька.

Доктор сделал наивное лицо:

– Позвольте, а где же логика? Вы ставите в традицию развития интеллигенции принцип революционной борьбы. Так, следуя ему, ваш Ленин – в той же упряжке!

– Он не мой, – скривился Венька.

– Ваш-ваш, – успокоил Александр Никанорович. – А чей же еще? Уж не мой и не господина Татарникова – точно… Итак, ваш Ленин – и есть логическое завершение развития интеллигенции. А где же Пушкин, Лермонтов, Гоголь?

– Ну… они – скорее литераторы, – пожал плечами Венька.

– А-га, – хитро протянул Решетилов. – The second logical nonsense!.. Не трудитесь понять, Вениамин, это – от интеллигенции неведомой вам породы… Значит, литераторы… – он поиграл бровями. – А как насчет Некрасова?

– Он, конечно, поэт, но более – революционный демократ, – уверенно заявил Венька.