Разорванная цепь - Влад Тарханов (2014)

– Возьмите. – Павел протянул еще одну трубочку из свернутых зеленых бумажек. Глаза старика засветились привычной зеленобумажной алчностью, голосок стал сразу же приторно-слащавым, аж до тошноты.

– Сегодня, в пять. Не забудьте меня таки навестить.

Глава пятьдесят вторая

Федот да не тот

Москва. Одинцовский район. Молоденово. Коттедж советника Погожина. 05 апреля 2010 года.

Сегодня в Москве было холодно. Ветер рвал крыши, ветер рвал дома, ветер рвал и нес в себе дождь, и каждая капля дождя норовила хлестнуть по лицу, передать телу тот холод, от которого тело человеческое пряталось в теплую одежду. Даже малый путь казался человеку чем-то героическим в такую погоду. Дождя еще не было, но погода, что называется, дождила. Арсений Ростиславович Погожин весело подумал, что сегодняшний день можно было бы со смелостью назвать Непогожиным. Легкий каламбур привел его в некий восторг, который был в его положении неуместным. Слишком много неудач было в его багаже в последнее время, ну а призрак удач потому и призрак, что его не поймаешь за хвост, как не стремись. Впрочем, сейчас Погожин даже больше думал о том, какие выгоды ему принесет работа с Николаем Замятиным. Надо сказать, что о существовании Замятина Погожин так и не решил: ставить в известность руководство организации про существование этого пленника, или не стоит? Оставить эту игру для себя лично? Даже после того, как уже две недели проработал с этим молодым изобретателем, Арсений Погожин так и не определился с выбором. Замятин был гением, но его гений был условным, потому что слишком непонятным. А получиться из всего этого что-то приличное могло только в том случае, если его значки-закорючины не были бредом воспаленного сознания, а правдой в последней инстанции, языком, который был никому не ведом. Это была просто интересная игра. Если она могла принести какие-то плоды, то плоды были весьма и весьма заманчивые, а если плоды были нулевые, то и жалости к расходному материалу не было. Хотя бы удовольствие от забавной игры получил бы, и то хорошо. И если бы у Замятина хоть что-то получилось, то делиться этим с кем-то не было никакого смысла.

Ветер бросил в лицо последнюю пригоршню мелких пронзительных капель. Арсений отмахнулся от назойливого покушения природы, и через минуту оказался внутри личной тюрьмы. Как владелец бункера, превращенного в тюрьму, Погожин чувствовал себя более чем комфортно.

– Как ваше самочувствие, Николай Петрович?

Погруженный в тяжелые думы, Замятин не сразу заметил вошедшего, а от слов Погожина даже непроизвольно вздрогнул. Он перевел тяжелый, почти что безумный взгляд на вошедшего, чуть встрепенулся, и медленным, тягучим голосом монотонно произнес:

– Благодарю вас, со здоровьем все в порядке.

– А что, вас что-то беспокоит?

– В душе покоя нет. Мысли наружу рвутся. А ухватить, чтобы записать никак не могу. Раньше мог, раньше мне было проще. Я даже понимал, что в записях скрыто. Это моя беда… что записи не сохранились. Я даже не смогу объяснить сущность четвертого измерения без опоры на свои расчеты. Вся надежда на те бумаги, которые вы мне показали.

– Там что-то интересное?

– Это один и тот же язык. Математика та же.

– Это поможет вам продвинуться в ваших исследованиях?

Погожин склонился к лицу заключенного, впившись взглядом в его глаза. Тот взгляд не отвел. Выдержал эту дуэль, и так же монотонно, почти безразлично произнес:

– Поможет. Но без ключа все это останется бессмыслицей.

– Я дам вам лучших шифровальщиков.

– Это не поможет. Это язык. Это не шифр. У вас есть специалист по языкам инопланетного происхождения?

– Инопланетного? Вы шутите…

Но вид Николая не был похож на вид человека, который только что пошутил.

– А что, это похоже хотя бы на один из земных языков?