Запрос в друзья - Лора Маршалл (2019)

— Лола? О да, она по-прежнему очень активна. Если это слово применимо к помеси собаки и крысы. Более того, я должна была позаботиться о том, чтобы вписать в интерьер гостиной Сью ее корзинку.

— Да брось ты!

— Представляешь? — Как только я начинаю втягиваться в разговор, я тут же чувствую, как мне этого не хватало. До рождения Генри каждый вечер мы сидели за этим столом с бокалами вина и делились событиями прошедшего дня. В первые месяцы жизни сына, пока я металась по квартире в изнеможении, безуспешно пытаясь успокоить орущего у меня на плече Генри, а Сэм, прихватив ноутбук, удалялся в спальню, это общение сошло на нет. С тех пор нам больше никогда не было так легко вместе, даже после того, как Генри подрос и мог проспать всю ночь. Переход от семьи из двух человек к семье из трех, где третий полностью зависит от первых двух, нарушил баланс наших взаимоотношений.

Я продолжаю поддерживать разговор, задаю вопросы про его работу, про наших общих друзей, с которыми потеряла связь после развода. Я намеренно обхожу больную тему, но, к несчастью, Сэм вновь возвращается к ней, когда я упоминаю его мать. Когда мы с Сэмом сошлись, она снова фигурировала в его жизни, до известной степени, но он никогда особо не распространялся на ее счет, даже после рождения Генри.

— Она абсолютно помешана на Дейзи, гораздо больше, чем была на Генри. Не знаю, может, из-за того, что та девочка. Балует ее до крайности.

Я с болью думаю о своем мальчике: он по-настоящему любит плюшевые игрушки, словно они живые; внимательно относится ко всему, чем занимается; он так серьезно воспринимает окружающий мир. Как это можно: любить другого ребенка сильней только потому, что это девочка? А может, не в том дело. Может, дело во мне. Я всегда чувствовала, что мать Сэма не самая большая моя поклонница, и опасаюсь, хоть и не решаюсь уточнить, что Кэтрин тут пришлась ко двору. Теперь, когда он упомянул Дейзи, я не могу проигнорировать эту тему.

— Ну и каково это — стать отцом во второй раз?

— О, здорово, здорово! Она замечательная, растет быстро, все ее интересует. — Слова, которые он произносит, очень правильные, но я чувствую знакомое напряжение в его голосе. Я молчу, не хочу заполнять паузу. — Хотя это довольно утомительно, — поясняет он. — Совсем не остается времени на… другое.

Должно быть, я скорчила физиономию, потому что он продолжает:

— Знаю, знаю: бедняга, он опять считает, что им пренебрегают, ребенок оккупировал его место — какой же я предсказуемый, так?

Он смеется, ожидая, что я подхвачу его смех, но эта история слишком хорошо мне знакома, и я не могу притворяться.

— Уверена, это нелегко, — выдавливаю я, а дальше все же не могу сдержаться: — Хотя, возможно, это не так тяжело, как остаться одной с двухлетним ребенком на руках.

— Упс. Наверное, я это заслужил. — Он проводит рукой по голове — начиная со лба и до шеи. — Прости, Луиза, прости меня. Я понимаю, как тебе было непросто в прошлом году, когда ты узнала о том, что у меня родился ребенок.

Непросто — это не то слово. Нам пришлось столько пережить, прежде чем мы смогли родить Генри. Все эти чертовы уколы, бесконечные походы по врачам. Боже мой, а ожидание: когда не можешь ни на чем другом сосредоточиться, пытаешься не придавать значения результатам теста, потому что он опять отрицательный — то ли из-за того, что сделал его слишком рано, то ли он и правда отрицательный. Как же это выматывает. А как же больно общаться с другими беременными. Когда мне стукнуло тридцать пять, я помню, дня не проходило, чтобы кто-нибудь не выкладывал на «Фейсбуке» снимок УЗИ или совместное фото с игривой подписью: «У нас новость!»

— Рада за тебя, — говорю я неискренне. Мне не хочется превращаться в карикатуру, в обиженную брошенку. — У Генри теперь есть сестричка, мы всегда этого хотели.

— Хм. Опасайся своих желаний.

— Не говори так, Сэм.