Красные камни - Владислав Савин (2019)

Отчего этого гражданина просто не арестовать? Так кроме советского писаного закона есть и практика его применения. Как в каком-то рассказе Марка Твена про американское правосудие прошлого века: «Чтоб осудить уважаемого джентльмена, нужны были очень серьезные доказательства; чтоб осудить простого белого человека, доказательства могли быть попроще; чтоб осудить негра или китайца, никаких доказательств не требовалось». Будь этот Линник беспартийным, прежде замеченным в бандеровщине, и поступи на него сигнал, что он хотя бы в частной беседе вякнул что-то вроде «слава Украине» – ехал бы уже за ним воронок, по моей единоличной санкции, и никто бы мне слова не сказал – правда, после все равно полагалось расследование: а от кого сигнал, а не было ли тут личной вражды, и кто еще подтвердить может. Но арестовывать члена ВКП(б), фронтовика, имеющего награды, ни в чем порочащем прежде не замеченного и сейчас занимающего не самый низкий пост – не знаю, как в ином СССР, откуда мы сюда провалились, но здесь это (без самых прямых улик) было бы откровенным беспределом, которого не поняли бы не только местные товарищи, но и Москва. Даже если бы у меня были основания считать, что этот Линник замышляет теракт – мог бы я его за решетку сунуть, но только спаси меня Энгельс, если я к установленному сроку доказательств виновности не предъявлю. Такая вот практика, и не мне ее менять. Да и не до того сейчас – я ведь не двадцатилетний комсомолец, жаждущий разом все улучшить, а много битый жизнью циник.

– Валечка, а это хорошо, что мы делаем? Подлог ведь!

Подлог – это если бы мы с того лично себе выгоду имели. Или невиноватого человека – под суд. А это не больше чем оперативный инвентарь – в суд не пойдет. И вообще, на войне все дозволено, если к победе. Да и не умею я иначе – вот не понимает Пономаренко, что для такой работы, что он мне поручил, больше подошел бы не ухорез из спецуры, а скромный канцекрыс, чернильная душа, но въедливый и упорный. Он бы этого Горьковского размотал не спеша, но с гарантией и до упора, – ну, а я без форсированных вариантов никак. Вот мы сейчас провокацию и учиним.

Итак, Горьковский Игорь Антонович, 1924 г. р. (так в документах – точная дата неизвестна). Бывший беспризорник, воспитанник трудкоммуны имени Дзержинского. Анкета чиста – не был, не привлекался, комсомолец, затем кандидат в члены ВКП(б), тогда еще не КПСС. После ранения на фронте и излечения служба в милиции, затем в ГБ. Сержант госбезопасности (чин, равный армейскому летехе), однако в личном деле данных об образовании нет. В настоящий момент под арестом «за превышение» (законность оцените – в сталинском СССР конвойный мордоворот вовсе не имеет права бить подследственного по собственной инициативе, без приказа от начальства). Но вполне мог бы по итогам расследования даже срок не получить – свой же товарищ, переусердствовал, бывает, и летел бы в наказание из теплого Львова в солнечный Магадан, не в арестанты, а в лагерные вертухаи. Только я тебе этого не дам.

Здание старинное, подвал, потолок сводчатый, низкий, окон нет. Раскладываю на столе инвентарь – не пыточный инструмент, а всего лишь несколько листков бумаги и фотографии, пока перевернутые оборотом вверх. Горьковского заводят, он смотрит на меня настороженно – обмолвились ему конвойные, что «товарищ из Москвы, по твою душу». Конвой оставляет нас вдвоем – если этот придурок решит на меня наброситься, хуже будет лишь ему.

– Ну садись, чего стоишь. И первым делом прочти это.

Протягиваю ему первый документ и с интересом смотрю, как меняется его лицо.