Союз нерушимый - Владислав Савин (2015)

После нам СМЕРШевцы сказали — на волоске все висело! Так как в толпе были боевики, в том числе и малолетние, из львовского детдома. Которые должны были, если все же прорвутся на станцию — поджигать вагоны, особенно цистерны, заблокировать пути. Чтобы никто больше здесь разгрузиться не мог. Но мы-то этого не знали, ну не встречались ни с чем похожим за всю войну! Отчего проволоку не натянули на площади, спирали Бруно? Так не было у нас проволоки, мы же не саперный батальон! И не учили нас, как с гражданскими воевать, и беспорядки усмирять, мы же не жандармерия, это у капиталистов, я слышал, есть такие — строем, с дубинками и щитами, как римский легион. А мы — или стреляем, или никак!

Первые выстрелы были наши, но — в воздух, в надежде толпу все же остановить. И тут же раздалась еще стрельба, откуда-то позади толпы. Крики "по своим стреляете, сволочи", и потасовка сразу в нескольких местах цепи, у солдат пытаются оружие отобрать. И тут, ясно видел, двое или трое мелких, не взрослые, мальчишки, бутылки бросают, выхваченные из-за пазухи, и соседняя самоходка горит!

Вот тут Скляр и не сдержался. В "горыныче" на семь человек два люка, и бак с огнесмесью под ногами — выскочить, если что, не успеешь никак! Три струи огня, прямо по толпе, страшный визг и вой обожженных, и паника. Тут уж, если и были бандеровцы-зачинщики в рядах, им бегства никак было не остановить! И выстрелы откуда-то, по нам — рядом со мной пуля в броню лязгнула, не спутаешь ни с чем! Я в люк нырнул, ну вот, бой пошел, это знакомо уже — и от того, что враг под мирных замаскировался, он врагом быть не перестанет. И началась стрельба, уж это в нас с фронта в рефлексы было вбито, при нападении стреляй, все прочее — потом. Как подобает пехоте, четко обученной взаимодействию с танками — увидев угрозу, давить огнем, не дожидаясь никакой команды, иначе фауст в броню влетит. Пулеметы ударили длинными очередями, на расплав стволов — цель обширная, и совсем рядом. А с такого расстояния по массе людей — одна пуля прошивает сразу нескольких.

Помню парня лет семнадцати, как он к нам бежал, с бутылкой в руке, по чистому месту и телам, рядом не было уже никого на ногах. Целых две или три секунды бежал, лицо перекошено, кажется, кричал что-то — и очередь накоротке его буквально разорвала, и бутылка разбилась и вспыхнула. Помню упавшего солдата, красная лужа вокруг головы растекается. Помню как кто-то из экипажа сгоревшей машины по земле катается, пытаясь с себя пламя сбить. И вся площадь впереди телами усеяна, кто-то еще шевелится, а большинство уже нет.

И эта картина была для меня страшнее боев в Берлине. Там были немцы, здесь — свои. А Скляр поседел — хотя было ему всего двадцать три, причем из этого полтора года на войне, с октября сорок второго под Сталинградом.

Доложили в штаб. Все как было — подверглись нападению вооруженной толпы, потеряли одну машину, экипаж успел выскочить, хотя все с ожогами. Атака отражена огнем, с большими потерями для напавших. Получили втык, как допустили, надо было сразу стрелять, "не жевать интеллегентские сопли — против вас безусловно, враждебный элемент". И в следующий раз не ловите ворон! Кажется, там не поняли, что "огонь" здесь означало, буквально.

И больше никто не пытался нас прощупывать! Знаю, что было что-то подобное за переездом, на углу Шевченко, где была застава из полка охраны штаба округа, погиб командир батальона и десяток бойцов, сожгли БТР. И в панике ретировались, когда на помощь выдвинулся взвод от нашей второй батареи, с автоматчиками на броне. А у вокзала и товарной станции остаток этого дня и весь день следующий было тихо, даже снайперы не стреляли.