Союз нерушимый - Владислав Савин (2015)

— Почти — киваю я. Не рассказывать же что до того было, через фронт под Минск? Так тогда страшно не было — о другом совсем думала, сумею ли все делать, как учили, доверие оправдать? Назад на Большую Землю — тогда, если честно, я весь полет проспала, устала очень, как раз накануне мы от немцев отрывались, больше суток на ногах. Затем на север, с дядей Сашей, считаясь вроде как под следствием трибунала — тоже, думала не о том. В Москву и назад, с моим Адмиралом, рядом сидели, за руки держались — и все равно было, в воздухе или на земле. Сейчас с севера в Москву, вместе с товарищем Пономаренко, так он меня прямо в самолете в курс вводил, некогда было о другом думать. Итого — шесть раз до того летала, сейчас седьмой.

— Оно и видно — усмехается майор — в первый раз всегда так. Я когда курсантом в У-2 впервые, и то, вниз взглянул, аж жуть! Где-то раза с десятого — привык. А на фронте, с первых дней, усвоил, что чем выше, тем спокойнее — когда запас высоты есть, из любого положения можно машину выдернуть. Или прыгнуть, если совсем конец.

— Вы истребитель? — спрашиваю, глядя на иконостас на его груди. Судя по ленточкам — "боевик", Красное, Александр, и Богдан. Знаю, что и тыловики могут один, даже два ордена получить, за заслуги перед начальством — но четыре, это уже вряд ли.

— Нет, Пе-2 — отвечает майор — сто тридцать боевых вылетов. Наш полк геройский, нас ведь еще прошлой весной на Ту-2 перевооружили, так доломали мы их за лето! Нет, не то, что думаете, не разбивались — Ту машина хорошая, бомбоподъемная, и летает дальше, но… Когда цель "мессерами" прикрыта, и зенитки с земли бьют, тут бомбить с горизонта боже упаси — не выдержать даже полминуты на боевом курсе, собьют! А подойти, и почти в отвесное пике, и выводить максимально близко от земли, скорость после разгона семьсот, снаряды далеко за хвостом, "мессы" просто не успевают. Перегрузка такая, что в глазах темно — но выдерживаешь. А вот "тушка" — нет, месяц такой боевой работы, и деформация планера, Пе-2 куда прочнее. Если б я на Ту был, не говорил бы с вами сейчас — подбили меня над Веной, едва назад дотянул, садились на брюхо — вот, после госпиталя возвращаюсь. Пока приказано в Киев, а там видно будет. А вы, простите, к мужу летите?

— Нет — говорю — по партийной линии. Инструктор я, из Москвы.

Ольховская Анна Петровна, полька, но языком не владею, поскольку с малых лет в Ленинграде жила. Так в документах написано, которые мне Пантелеймон Кондратьевич выдал — а те, что с дядей Сашей вручал, сейчас заперты в сейфе вместе с моим подлинным личным делом. Поскольку выходит, что в кадрах по всем ведомствам я числюсь в двух экземплярах, по имени-"легенде" тоже ведь нужен какой-то учет? Хотя как только вернусь, то документы на свои подлинные обменяю, и "Ольховская" исчезнет, вот интересно, насовсем или до следующей командировки? Инструктор ЦК — "корочки" госбезопасности приказано лишь на самый крайний случай, а так без надобности не светить. Зачем такая секретность на нашей территории? И Ленинград понятно, вдруг "земляка" встречу, а полькой зачем меня сделали, интересно? Но руководству видней.