Союз нерушимый - Владислав Савин (2015)

Я взглянула на него, вспоминая прочитанную биографию. Иван Петрович Кавалеридзе, сын грузина и украинки, родился под Полтавой, в 1887. Учился в Киеве, затем в Петербургской Академии Художеств, и даже в Париже. Скульптор, художник, драматург, кинорежиссер. Известность пришла с памятником Княгине Ольге в 1911, затем он был главным художником популярной в дореволюционной России киностудии "Тимман и Рейнгард", получал щедрые гонорары. Купил под Киевом дачу, на которой не жил, а сдавал — и место то называлось Бабий Яр. Положим, в том он не виноват — но что призванный в армию в 1915, он на фронт так и не попал, считая что жизнь сохранить ценнее, это показатель! В 1917 он прапорщик, в Царском Селе, видел вблизи царскую семью — а пребывая до того в Париже, сумел познакомиться и с Лениным, был другом Шаляпина, и еще кого-то из деятелей "серебряного века". Знакомство с Лениным помогло при Советской Власти — среди работ, памятник Шевченко, памятник большевику Артему. Студия "Украинфильм" — и оккупированный Киев. Поставленный и там "главным над культурой" киевской управы, учил, что "честность, прилежание и покорность немцам, это божьи заповеди". Оправдывался, что надо было хоть как-то выжить. Теперь вот при Кириченко, "придворным искусствоведом" — в той истории умрет в 1978, Народным Артистом УССР.

— А скажите, Иван Петрович — спрашиваю я его — как на ваш взгляд, кем должен быть человек искусства? Творцом исключительно по зову своей души, ну как бы это, "умри но поцелуя не давай без любви" — или просто работником, с талантом, но исключительно "чего изволит заказчик"?

Ну любопытно, что ответит? Если первое — тогда сразу вопрос, так значит под немцами ваше вдохновение это говорило? А открыто признать второе, как-то неприятно!

— Должен стремиться творить по зову Музы своей! — изрекает Кавалеридзе, задумавшись всего на секунду — но поскольку не так часты ее приходы, как хотелось бы, то должен художник, чтобы дождаться, себя в здравии сохранить. И потому, приходится иногда заниматься презренным ремеслом — но кто посмеет за это бросить камень?

— Верно! — говорит Кириченко — ты только сказать забыл, что именно Советская Власть дает художнику возможность творить исключительно по этому, вдохновению! Поскольку то, что при ней — и есть высший прогресс и совершенство, а значит то, что ей надо, это для тебя и есть твоя муза. Так, или я ошибаюсь? Ты не молчи, режиссер, громче скажи, чтоб московский товарищ слышала!

— Всегда рад служить делу Ленина, Сталина — произносит Кавалеридзе — как укажет ЦК и лично товарищ Кириченко!

— То-то же! — покровительственно замечает Первый Секретарь — а то, я у себя никакой оппозиции не потерплю! Как я скажу, так и будет, ясно?

На сцену выходят дети. Мальчики и девочки, лет тринадцати, четырнадцати, все с красными галстуками. Разворачивают желто-синее полотнище! Оркестр — и детский хор:

— Ще не вмерла Украина, ни слава ни воля…

Слышу стук мебели — кто-то поспешил встать, кто-то приготовился, рядом все смотрят на Кириченко, а он на меня, что скажу. Ну нет, еще не хватало — продолжаю сидеть, беру вареник. Первый Секретарь остается сидеть тоже, вскочившие поспешно садятся, делая вид, что ничего не произошло.

— Ще нам братья молодые улыбнется доля.

Слова же, однако! Вслушайтесь только, что хотят сказать те, кто поют! Что страна едва жива ("еще не погибла"), что нам, еще "улыбнется доля" (а сейчас тогда что?), что еще в будущем "сгинут наши враги, как роса на солнце" (значит, сейчас враги сильны) и "воцаримся и мы на своей сторонке", (а сейчас выходит, вы кто и где?). И дальше — "душу, тело мы положим за нашу свободу", то есть сейчас вы еще не свободны? Покажем, что мы казацкого рода — то есть вам еще надо это доказать?