Обещания богов - Обещания богов (2022)

Но зачем малыш Симон притащил нынче свою бледную смазливую мордашку в это сумеречное кабаре? Потому что после смерти Аниты Бербер Вилли нашел себе новую компаньонку в лице Лени, тоже танцовщицы-малолетки, но не менее раскованной. На пару они наверняка общипали немало богатеньких обывателей, пока Лени не сорвала крупный куш — банкира Ганса Лоренца.

По сей день эти две ночные птицы оставались напарниками, и к гадалке не ходи, именно старый банкир финансировал клуб чахоточного.

— Вот, ваше величество, — шаркнул Вилли, ставя перед Симоном стакан. — «Космо», приготовленный с особым старанием для нашего почетного гостя!

Его большие совиные глаза впились в Симона, который инстинктивно втянул голову в плечи.

— Спасибо.

— Каким ветром тебя занесло, моя птичка? Решил сменить ориентацию?

— Хотел узнать, как Лени.

— Я ее давно не видел, мы поругались.

— Из-за чего?

— Из-за мужика с минетом, то есть с лорнетом.

— А ты будь выше этого, — посоветовал Симон. — В Берлине каждый выживает, как может, и Лени еще не так плохо выкрутилась.

— И все же этот банкир… У него пиписька наверняка не больше потертого пфеннига.

— Может, Лени такие и нравятся.

Симон отпил глоток. Джин, «Куантро», лимонный сок, клубничный сироп… В итоге та еще бурда.

На сцене появились музыканты. Саксофон, контрабас, гитара, тарелки. Артисты — всем за сорок — были в форме гитлерюгенда. Коричневые рубашки, красные нарукавные повязки со свастикой, пояс с орлом на пряжке, короткие штаны и высокие гольфы.

Ничего не скажешь, Вилли не из пугливых. По нынешним временам такие шутки могли поставить вас прямиком перед расстрельной командой.

— Побереги нервы, — улыбнулся хозяин заведения, заметив тревожное выражение на лице Симона. — Половина warme Brüder[66] здесь нацисты. Это их давняя традиция еще со времен СА. Если Гитлеру понадобятся несколько здоровых членов для защиты своего жизненного пространства, пусть заглядывает сюда.

«Нахтигаль» действительно был одним из редких мест в Берлине, где можно было забыть о море свастик и бандитских мордах эсэсовцев.

— Значит, от нее никаких новостей? — вернулся к прежней теме Симон.

— Нет.

— Как давно?

— Примерно с неделю. — Вилли вдруг нахмурился — что было трудно заметить под слоем черной карандашной подводки. — Мне пора беспокоиться?

— Вовсе нет. Просто она не пришла на последний сеанс.

Симон снова пригубил розовую жидкость. Вилли был совершенно прав: бабское питье. Слишком сладкое, а под конец и вовсе отвратительное.

— Ей наверняка надоело рассказывать тебе скабрезные истории, да еще и платить под занавес. Что-то неладно с психоанализом. Когда идут в театр, то раскошеливается зритель, а не актер.

Симон добродушно покачал головой — если бы он записывал все нападки, которым подвергался при нем метод Фрейда, у него уже скопилась бы целая библиотека.

— В любом случае я все же хотел бы ее повидать. Как друг.

— Надо же. Легки на помине…

Вилли заметил новых клиентов, только что откинувших тяжелую черную бархатную занавесь, перекрывавшую входную дверь.

— Извини меня. Я должен заняться Коричневым домом.

Симон проследил взглядом за Вилли и узнал — или ему так показалось — важных шишек нынешнего режима. Физиономии, которым регулярно отводились страницы таких газетенок, как Völkischer Beobachter[67] или Der Stürmer[68]. Но имен он вспомнить не мог. Их столько было…

Вилли крикнул ему, перекрывая шум:

— Оторвись за мое здоровье!

В это мгновение гитлерюгендцы на сцене затянули «It Don’t Mean a Thing If It Ain’t Got That Swing»[69] вопреки всему, что дозволялось играть в эти времена в Берлине. Учитывая послеполуденный «Tar Paper Stomp», сегодняшний день прошел у Симона под знаком джаза.