Отец монстров - Сергей Арно (2009)

Он переходил из зала в зал, разглядывая очаровательные лица девушек, шаловливых детишек, сумрачных стариков. Ему очень хотелось потрогать их, чтобы вновь убедиться в том, в чем он был уверен… Господи, зачем он пришел сюда?! Что заставило его вновь пережить весь тот ужас, который он пережил, когда они вместе с Максимом приходили смотреть его бабушку. Он остановился возле молоденькой девушки, одетой в народный украинский костюм; казалось, он где-то уже видел ее… Как жаль, что она умерла так рано и вот теперь на радость публики красуется в этом странном, набитом покойниками музее. Где-то здесь, он помнил, рядом с повешенным сидела бабушка Максима, с которой все и началось. Она не ушла из жизни, как уходят все, в землю, оставаясь лишь в воспоминаниях близких. Нет, она вернулась, чтобы вновь обидеть внучка; первый раз она обидела его, когда разрешила себя убить.

А вон под окошком и бабушка Максима, в длинном платье, с недовязанным носком маленького внучка в руках, ее не пересадили, оставив на месте, к которому она уже привыкла. Антон подошел к ней. Платок, который, ощупывая рану, он стащил с ее головы, был вновь аккуратно подвязан. Антон непроизвольно отпрянул. Ему вдруг почудилось… нет, он был уверен в этом, что ногти на руках старушкиной мумии выросли.

Ни фига себе! Он беспомощно оглянулся по сторонам… И тут краем глаза, боковым зрением увидел знакомую клетчатую куртку. Он выглянул из-за чернобородого толстяка в кожаной жилетке с электрогитарой в руках… и так и замер с открытым от изумления ртом, не в силах пошевелиться.

В углу, привалившись плечом к стене, стоял Максим, его лучший друг Максим. Антон знал, что это он, хотя и не сразу узнал его. На нем были все та же клетчатая курточка и джинсы. Не сейчас, только потом Антон понял, почему не сразу узнал друга: у него не было бороды — его обычных жиденьких усиков и бороденки… Максим стоял без движения, глядя пустыми глазами в пространство, как и все эти люди… вернее, бывшие когда-то людьми, а теперь мумии…

Лютый ужас вдруг охватил Антона, вмиг он стал мокрым, пот тек по щекам, по спине… он, чуть наклонившись, из-за толстяка выглядывал на своего окоченелого друга и не мог ни приблизиться, ни отвести глаз, и виделось ему сквозь туман ужаса, что Максим будто бы подмигивает ему и корчит рожи… Откуда-то, как по щучьему велению, возле него оказалась служительница с тазом.

— Плохо, плохо здесь бывает… Чего тут хорошего?! А ведь все ходят и ходят, все блюют и блюют… Чего ходить-то, раз блюют?!

Она толкнула его в бок, чем вывела из оцепенения, Антон наклонился над тазом, и его вытошнило.

— Да уж, натурализм, мать его ити! — причитала женщина. — А Ленина Владимира Ильича не завели. Столько всякого дерьма в залы натолкали, а главного Владимира нет…

Антона рвало мучительно, старуха поднесла к его носу ватку с нашатырем — продрало до мозга, стало лучше, сознание прояснилось. Больше не глядя в сторону мумии друга, Антон отпихнул служительницу и побежал… В ушах свистел ветер, он, гулко топая в пол каблуками, бежал по коридору мимо безмолвно стоящих людей, протягивающих к нему руки за помощью и состраданием — или просто безумный художник придал им такую позу.

Антон выскочил на воздух и, перебежав проезжую часть, наклонился над перилами — его снова вырвало прямо в Мойку. Он принялся дышать глубоко, отчаянно глубоко, понимая, что только таким образом сможет прийти в себя. Он дышал, пока не помутнело в глазах, потом неосознанно повернулся лицом в сторону музея, но, увидев его дверь, побежал прочь.

Он что есть мочи бежал вдоль канала и остановился только когда добежал до Большой Конюшенной; вытерев с лица пот и отдышавшись, Антон повернулся к Мойке и стал глядеть на воду.

«Побрили! Все-таки побрили, — пульсировала в голове единственная мысль. — Всех бреют, не сберег Максим индивидуальности, о которой говорил. И ведь всегда этого боялся. А вот фиг! Побрили все-таки, гады!»