После меня - Линда Грин (2018)

Я лежу на больничной койке. Все вывернулось наизнанку и встало с ног на голову. Все стало хуже после инцидента в поезде. Намного хуже. Я, к примеру, стала кричать на одного учителя в школе и отказываться отправляться в школьную поездку, потому что ехать в автобусе – это небезопасно. А еще я стащила одного мальчика с его велосипеда на дороге, тянущейся вдоль канала, потому что мне показалось, что он сейчас на кого-то наедет.

Когда они стали обследовать меня и обсуждать, как меня лечить, Эдвард сказал, что я утратила способность вести себя в обществе адекватно и мне необходимо находиться под круглосуточным психиатрическим наблюдением. Поэтому меня теперь считают чокнутой. Меня заперли люди, которые в действительности сами чокнутые, но их таковыми не считают. Они говорят, что всего лишь пытаются помочь мне, что они делают то, что для меня лучше всего. Но на самом деле это все потому, что они хотят продолжать быть чокнутыми и не хотят признать, что я права.

Папа сидит на стуле рядом с моей кроватью. Он сейчас много плакал. И таращился в окно. Когда я смотрю на него, я вижу в его глазах страх. Он думает, что я схожу с ума, и не знает, что ему делать. Он терзает себя, но он вообще-то не виноват в том, что мама умерла. Никто в этом не виноват. Это просто произошло – и все. Такое может произойти с любым из нас в любой момент. В этом-то и состоит проблема.

Медсестра приходит с лекарствами для меня. Я не хочу их принимать. Они пытаются превратить меня в какого-то зомби, который думает так же, как все остальные. Кроме того, у лекарств есть побочные эффекты. Я про них очень много читала. Меня сейчас пытаются убить изнутри. Я загоняю таблетки языком себе за щеку, выпиваю немного воды, открываю рот – и медсестра думает, что я проглотила эти таблетки. Она мне что-то говорит, но я не слышу ее слов. Я как будто бы нахожусь под водой, а разговаривающие со мной люди находятся над ее поверхностью, и поэтому я не слышу, что они мне говорят. Папа улыбается и кивает. Позже, когда они не будут на меня так внимательно смотреть, я пойду в туалет, выплюну таблетки в унитаз и смою их. Все будут улыбаться и говорить, что скоро мне станет лучше, а я стану отвечать им то, что им хочется от меня услышать, и им придется отпустить меня домой и оставить меня в покое. Но ничего в конечном счете не изменится, и я буду думать все то же самое, однако они будут радоваться и говорить, что они меня вылечили. Им только того и хочется, чтобы подтвердилось, что они были правы, и чтобы они могли сказать, что я была не права, и тогда они будут довольны. Ну что ж, я собираюсь позволить им быть довольными, потому что я гораздо больше их довольна от своего осознания того, что они полные идиоты. Мне просто нужно никому об этом не говорить, и тогда у меня все будет в порядке.

Анджела

Среда, 1 марта 2017 года

Такое жилье – я предупреждала Ли об этом еще несколько месяцев назад – им не подходит. Оно явно не подходит для того, чтобы растить в нем малыша. Джесс и Ли переехали туда лишь пару дней назад, но уже распаковали свои вещи, поэтому в этой квартире вроде бы должно стать хоть немножечко уютней. Но в ней неуютно. Она все еще похожа на гостиничный номер, и у них тут нет никаких безделушек и сугубо личных вещей, которые придают жилищу уютный вид. Я подарила им в день свадьбы вышивку в рамке с их именами и датой и всем таким прочим, но так не увидела, чтобы они ее где-нибудь разместили. Ее здесь нет. Что есть – так только одна фотография: черно-белый снимок их свадьбы в темной рамке. Я знаю, что Ли любит такой минималистский стиль, но, честно говоря, он заходит в этом, по-моему, уж слишком далеко. В общем, все это должно будет измениться после того, как родится ребенок. Когда в вашем доме есть маленький ребенок, вряд ли там все и всегда будет чисто и аккуратно. Да, все должно будет измениться, причем к лучшему.

– Ну так что, – говорю я, поворачиваясь к Джесс, – ты абсолютно уверена насчет цвета?