После меня - Линда Грин (2018)

– Ну ладно, мне пора ехать, – говорю я.

– Послушай, а может, на этой неделе снова пообедаем вместе? Только на этот раз платить буду я – чтобы как-то компенсировать то, что вела себя как идиотка.

Я колеблюсь, потому что не уверена, стоит ли мне встречаться с Сейди, тем самым нарываясь на продолжение того разговора с ней, особенно с учетом всего того, что я прочла вчера вечером. Но я ведь уже решила больше не заходить в «Фейсбук». Возможно, было бы неплохо снова привлечь ее на свою сторону. Может, если я заставлю ее увидеть, каков Ли на самом деле, она не станет поднимать весь этот шум в будущем?

– Хорошо. Просто сообщи мне когда.

Я чувствую это, когда просыпаюсь в среду утром. Такое происходит каждый год. Боль. Страдания. Горечь. Люди врут, когда говорят, что время лечит. Ничего оно не лечит. Просто острая боль притупляется и ты периодически о ней забываешь, но каждый год на годовщину маминой смерти возникает ощущение, что обезболивающее средство перестало действовать, и ты осознаешь, что рана не зажила, она такая же глубокая и болезненная, как и раньше, и что ты всего лишь маскировал ее весь прошедший год, чтобы хоть как-то продолжать жить. И весь день становится одним долгим, беззвучным воплем, пока ты ждешь, когда этот день пройдет и обезболивающее средство начнет действовать снова.

Я быстро одеваюсь и иду на первый этаж. Когда я захожу, папа поднимает на меня глаза, и я вижу, что он плакал. Я подхожу к нему и обнимаю его. Нам с ним не нужны никакие слова. Наше утешение заключается лишь в осознании того, что мы оба испытываем одинаковые чувства и что нам обоим одинаково тяжело. Папа берет меня за голову руками и целует в лоб.

– Не становится ни капельки легче, правда? – говорит он.

– Да, не становится.

– Хочешь позавтракать или поедем сразу?

– Поедем сразу.

Мы садимся в папин автомобиль и едем все десять минут молча. Все мои мысли – лишь о том, как папа едет по этому же маршруту, но с лопатой. И о том, в каком же он был отчаянии, раз решил выкопать меня из могилы.

Я тереблю стебли желтых нарциссов, лежащих у меня на коленях. Нарциссы были любимыми цветами мамы. Вообще-то я не знаю точно, правда ли это или же она говорила так просто потому, что я всегда дарила ей нарциссы на День матери. Интересно, какие цветы будет приносить на мою могилу Гаррисон, когда станет для этого достаточно большим? У меня ведь нет любимых цветов. Думаю, мне стоит выбрать для себя какие-то любимые цветы и сказать об этом папе и Ли. Я готова сделать что угодно, лишь бы им было легче справляться с тем, что меня больше нет.

По сравнению с другими кладбищами это – очень даже симпатичное. С него открывается великолепный вид на долину Ладденден – несколько дымовых труб старых фабрик, поля, деревья и петляющие тропинки вдоль каменных оград, сложенных без строительного раствора. А еще здесь очень тихо. Мы прогуливались здесь, по этой местности, всей семьей, когда я была маленькой. Я тогда жаловалась, что у меня устают ножки.

Я иду вслед за папой в дальний угол кладбища – туда, где более свежие могилы. Деревья за ними заслоняют от нас находящуюся за кладбищем церковь. Кое-где бросаются в глаза своими яркими оттенками цветы, завернутые в целлофан, с написанными дрожащим почерком посланиями.

Мамина могила – в самом углу. Папа зарезервировал тут место на всю семью. Он сказал мне, что это означает, что мы когда-нибудь снова соберемся все вместе. И что мама будет нас ждать. И теперь из его публикации я знаю, что следующим, кого похоронят здесь, буду я. Он ведь, судя по той его публикации, сидел и плакал между могилой мамы и моей могилой.