Платина и шоколад - Чацкая Настя

Что ему снилось? Она. Конечно, она.

Почти всегда — она.

Горячая, льнущая. Растекающаяся перед ним, исходящая своей смазкой.

Сидела у него на коленях и дышала. Так прекрасно-тяжело-идеально дышала, выгибаясь под его прикосновениями. А он зарывался в её волосы лицом, тёрся раскрытым ртом о шею, вонзая зубы в нежную кожу. Оставлял следы. Яркие, кричащие пятна. Проводил пальцами по её промежности, погружаясь в эту скользящую влагу.

И она выстанывала. Так, как должна была. Имя. Его имя. Драко…Только её губы могли выстанывать его так.

Так, что он чуть не разодрал себе грудную клетку от разочарования, когда проснулся. Так, что сцепил зубы и прижал ладони к лицу, жмуря глаза, выдавливая её из своих мыслей. Уйди.

Немедленно выметайся. Но.

Драко…

И рука сама скользит по животу.

Почти ненавидящим жестом дёргает резинку пижамных штанов, проникая внутрь. И злое рычание вырывается изо рта, когда пальцы обхватывают напряжённый до боли член, а горячая волна прокатывает по позвоночнику.

Ладонь начинает двигаться — вверх, вниз. Дрожь по коже.

Давай, Грейнджер. Ещё раз. Мне нужно.

Драко…

Вверх, вниз. Раз-второй.

Если представить… на секунду представить жар и влагу. Не больше, чем на секунду, потому что иначе…

…о-о, чёрт.

Спина выгибается, и он упирается одной ногой в матрас, подаваясь тазом навстречу тугим движениям. Медленно, испытующе. Сжимаясь в попытке растянуть каждый пронзающий пах импульс удовольствия. Постепенно ускоряясь, перекатывая на языке её запах.

Он так хорошо помнит этот запах…

Он так ненавидит. Боже… о… Боже, он так ненавидит.

Ещё.

Драко…

Её голос стучит в сознании, пальцы движутся быстрее, а рычание всё громче. Злость. Он теряется в собственном сбитом дыхании. Зажмуренных глазах. Напряжённой шее и раскалённых жилах.

Сильнее. Чувствовать её. Яростное трение, горячее до свихнутых мозгов. В которых что-то кипит, что-то сотрясается в непрекращающемся вопле… ее имя… и так страшно. Что это навсегда. Что это глубоко под кожей.

— Грейнджер… — невнятное бормотание, невольное, просто необходимое. Это почти не он. Голос хриплый и низкий.

Вжимается затылком в сырую от пота подушку так, что спина почти отрывается от простыни, с трудом отлипая от мокрой ткани лопатками. Сердце заходится, а под веками вспыхивает её лицо.

Запрокинутая голова, густые волосы по спине. Широко открытый рот, влажный язык и имя. Задыхаясь стоном. Драко…

Чёрт.

Ещё, ещё, ещё…

Пока она не кончит от его лихорадочных и ритмичных проникновений. В неё, размазывая смазку по пальцам и внутри, по гладким сокращающимся стенкам.

Блять.

Слышать её. Так нужно. Грейнджер… Грейнджер, пожалуйста… необходима, охуеть, как необходима… с ума схожу, Грейнджер…В голове звон, а внутри уже дрожит бесконтрольное, удушливое удовольствие, закручивающееся в паху. Вырывающееся рваным стоном вместе с первым спазмом, скрутившим нутро, выгнувшим спину.

Продолжая двигать рукой, сильнее вжимаясь в подушку затылком, ощущая эти бесстыжие, судорожные содрогания, от которых моментально пересыхает глотка. И даже стон получается заглушённый. Бессильный.

А от ощущения собственной быстро остывающей спермы на животе сводит зубы.

Что может быть хуже той пустоты, остающейся после того, как ты кончил себе в кулак?

Остался лежать, всасывая в лёгкие раскалённый воздух. Снова рыча на выдохах, на этот раз — от разочарования. И… да. Пустоты.

Хуже нет ничего.

Разве что спуститься утром на завтрак, заметить её взгляд, направленный на Миллера.

И теперь стоять в комнате Блейза, уставившись стеклянным взглядом в отражение и пропуская переговоры слизеринцев мимо ушей.

И это просто пиздец.

— Мальчики, вы там скоро?

Даф.

Раз — и выдернула из глубоких лабиринтов, наполненных густым илом и затруднённым дыханием подсознания.