Платина и шоколад - Чацкая Настя

Не так давно от Драко шарахались. Его боялись. И всё смешалось в такой тугой коктейль, в котором уж и не различить ингредиентов. И не отделить страх от уважения. Обвинителей от защитников.

Это факт. А причина ясна, как божий день.

— Твой отец посчитал, что ты не достоин? Убивать грязнокровок. Или, может быть, ты бы побрезговал? А, Малфой? Хотя это не мешает тебе спать с одной из них.

— Закрой рот!

Этот рёв заставил её заткнуться. Вздрогнуть. А впившиеся в спинку дивана пальцы побелели. Медленный дрожащий выдох — и зажмуренные глаза стали откровением, повисшим в зазвеневшей тишине комнаты. Он опустил голову, тяжело дыша.

Что ты делаешь, блять. Чтоты делаешь? Не касайся моего отца в разговорах. Никогда. Никогда не касайся, гриффиндорская… гриффиндорская…

Господи, да он даже не мог назвать её. Сукой, шлюхой, дурой. Как раньше.

Почему?

ПОЧЕМУ?

Словно какая-то его часть неотвратимо менялась. И так было нельзя. Это плохо.

— Просто закрой рот, Грейнджер, ладно? Просто заткнись, хорошо?

Господи, как это жалко. Мог бы хотя бы не срываться на херов шёпот.

Держись. Возьми себя в руки. Давай.

Но отец уже смотрел на него из-под закрытых век. И почти слышен был его смех. Гнилой, загробный.

Я ненавижу этот смех. Я ненавижу тебя.

Но ты и так слишком долго молчал, верно?

Слабак. Ты слабак. Ты и твоя невозможность взглянуть правде в глаза.

Малфой почувствовал движение, а в следующий миг Грейнджер уже стояла перед ним. Стояла молча, впившись ногтями в ладони. И он ощущал её желание прикоснуться. Если не путал с собственным желанием прикосновения.

Но не сейчас.

Сейчас она поняла. И тихий голос подтвердил это, мгновенно впитавшись в виски. Ложась прохладной плёнкой на воспалённый мозг.

— Прости.

Драко чуть не вздрогнул, как от удара. Сдержался, на мгновение крепче зажмурив глаза, а затем встретился с Гермионой взглядом, поднимая голову.

Неважно, Грейнджер. Забей.

— Через двадцать минут патрулирование, — он оттолкнулся ладонями от дивана, делая шаг назад.

Девушка не двигалась. Просто смотрела. И если бы не диван между ними… У нее взгляд был слишком проникающий. Это нервировало и напрягало. Малфой морщился.

— Иди собирайся. Я не буду ждать тебя.

Она смотрела.

Да что такое? Прекрати это. Мне на хер не нужна твоя гребаная жалость.

— Слышишь меня? Иди собирайся.

Она выдохнула. Медленно отворачиваясь. Откладывая дневник на стол. И Малфой видел, что она хочет извиниться. Снова.

Нахер. Подавись этим.

И. Наконец-то. Разворачивается и идет в сторону лестницы.

А Малфой ждет, пока дверь в ее спальню с тихим хлопком закроется. Он позволяет себе зарыться лицом в ладони.

Твою мать.

Пусть это либо закончится, либо сорвет крышу побыстрее. Потому что. Он уже не понимал, где нормальность. Не понимал, в чем она проявляется.

То ли этот шепот в мозгах.

То ли огромные, распахнутые глаза. Карие и горячие. Несущие в себе ту тишину, в которую так сложно поверить. К которой так легко привыкнуть.

Возможно, именно это с ними и произошло.

Они оба привыкли к тому, чего нельзя было допускать к себе на расстояние пушечного выстрела. Чего нельзя было даже предположить. К тому, что вызвало бы только недоуменный смех еще полгода назад.

И, Мерлин. Он не знал, было ли это спасением.

И с каких чертовых пор он начал называть привычку необходимостью?

Плохо, Малфой. Очень плохо, Малфой.

Кажется, ты в полной заднице.

Глава 20

Малфой не понимал, устраивало ли его молчание, которое возникало между ними в такие моменты, как сейчас. Когда она просто шла рядом, и до слуха доносилась приглушённая музыка из её наушников.

Долбаная магловская музыка, которую он постепенно начинал ненавидеть всё больше.