Платина и шоколад - Чацкая Настя

От этого вопроса захотелось тут же вскочить и умчаться в какое-нибудь тёмное и недоступное место. Глупо было полагать, что мулат ни о чём не догадывается. Так что Малфой только дёрнул плечом, поморщившись. Чувствуя взгляд товарища на своём лице.

— Я сейчас херню скажу, — предупредил тот вдруг. И блондин повернул голову, уставившись в тёмные глаза с ожиданием. — Ты ожил.

Вот так просто.

Он ожил.

— Что ты имеешь…

— Она, — и Забини указал своей ложкой по направлению к гриффиндорскому столу, — сделала то, чего не удавалось сделать мне. Пэнс. И остальным, кто пытался вернуть тебя после всего… того.

Драко захотелось рассмеяться, но смех застрял в глотке, когда взгляд Блейза подтвердил серьёзность этих слов. Снова перевёл взгляд на Грейнджер.

Ожил.

Не пиздец ли?

Забини молча принялся за свою кашу, логично предположив, что разговор на эту тему окончен, а Малфой наблюдал, как тонкие руки Гермионы очищают банан от плотной шкурки.

— То, что происходит… у нас с ней. Это всегда было невозможно.

Так тихо, будто громкость сказанного что-то решит для них обоих.

— Это было невозможно, — согласился Блейз. — Но это было. Всегда.

— Не то, что сейчас, — Драко поморщился. — Явно не то. Мы всю жизнь ненавидели друг друга. И до сих пор. — Он знал, что был прав в том, что говорит.

— Да, но… Между вами никогда не было безразличия. Как я, например. Мне срать на неё и на её дружков. А тебе никогда не было всё равно.

Малфой хмурился, глядя, как Грейнджер отвлечённо пожимает плечами и подносит банан к губам.

Волосы на загривке шевельнулись, когда мягкий рот приоткрылся, а ровный ряд белых зубов откусил небольшой кусочек от самого кончика.

— Да, — голос оказался слегка охрипшим, а глаза не желали отрываться от созерцания. — Но я никогда не думал, что это выльется в…

Мерлин.

— …в это.

Она жевала медленно и тщательно. Она всё делала именно так. Облизала нижнюю губу и снова поднесла банан ко рту. Снова откусила совсем немного. Будто дразня.

И Малфой вспомнил ощущение этого рта на себе. Несмело вбирающего, неумело касающегося зубами. Но тесного, сводящего с ума. Драко даже не сразу понял, куда подевался весь Большой зал, и забыл, о чём он говорил до этого.

Потому что.

Она подняла голову. И их взгляды столкнулись.

Он ждал чего угодно: смущения, злости или же удивлённо приподнятых бровей. Но Грейнджер смотрела. Просто — на него. А в следующий момент двинула рукой так, что мягкий ствол фрукта прошёлся по ряду зубов, тут же пойманный кончиком языка.

Малфой на тихом выдохе закрыл глаза.

Кровь медленно густела, забиваясь в сосудах, жаря практически сквозь кожу, сквозь плоть.

Он спокоен. Он, мать его, спокоен.

Но фантазия всё сделала за него: на обратной стороне век уже ожила картинка: Грейнджер извивается под ним. Впивается пальцами в простыни, выгибаясь дугой, а он прижимает её к матрасу, трётся, вбивается. И её вкус. Повсюду. Вместо воздуха.

Движение языков, укусы и быстрые выдохи.

И любые мысли о возможной опасности выметаются. Перекрываются другими. Горящими, пылающими, и он встаёт со своего места, почти подлетает и, кажется, бормочет что-то Блейзу о том, что срочно. Что-то очень срочно, забыл, не подумал, нужно… нужно.

А ноги несут к гриффиндорскому столу.

Взгляды, взгляды. Похуй. Он останавливается только тогда, когда тёмные глаза смотрят на него совсем близко. Почти испуганные. Почти понимающие.

А он почти пугается своего порыва. Крышесносящего.

— Дамблдор… просил зайти к нему утром.

Какие-то слова срываются с губ. Совершенно неважные. Совершенно пустые и лживые.

Просто увести её отсюда. Просто туда, где нет всех этих людей.

— Забыла?

Но главное, что она отвечает:

— Забыла, — почти бесшумно.