Платина и шоколад - Чацкая Настя

я беру его руки — теплом утолить озноб

и ладонью ныряю в раскрытый у горла плащ

и касаюсь скорби, застывшей внутри него...

Теви Тамеан

Эпилог

Стеклянным взглядом в стеклянное утро.

Даже снег — полупрозрачный. Полулёгкий-полугнетущий. Первый снег позднего ноября.

И туман по платформе. Чугунным одеялом. Словно отпечаток из грудной клетки. Холодно и пусто, как никогда. Или так всегда было?

Гермиона сжимает руки в вязанных рукавицах, поджимая пальцы. Утыкаясь губами в шарф, согревая кожу дыханием. И почему-то не может оторвать взгляд от пепельно-платинового неба, проглядывающего сквозь туман.

Она никогда не бывала здесь в это время. Продрогшая платформа станции совсем крошечная. Размером с Большой зал, если не меньше. Сидеть сейчас тут, под небольшим навесом на узкой лавке. Всматриваться в небо, кусая губы. Чувствовать, как подмораживает кожу щёк.

Отрешённо.

Так не похоже на неё.

Но терпимо, потому что она уже очень давно не похожа на себя. И даже суета этих последних недель изменила её. И до этого... её менял каждый день, начиная с первого сентября.

Онменял.

Взгляд медленно опустился, потому что глаза начали наполняться непрошеными слезами. Опять. Опять эти слёзы. Мало, наверное, было их за всё это время. Холодные и влажные пальцы в рукавицах сжались сильнее. Нет, не смей раскисать.

Не сейчас.

Гермиона вздохнула, проследив за крошечным облачком пара, сорвавшимся с губ. Поёрзала, скользя взглядом по блестящим бокам «Хогвартс-Экспресса», наполовину скрытого в воздушном молоке. А затем заметила тёмную фигуру, приближающуюся к ней. И всё внутри на секунду замерло.

Отдалённые удары каблуков по подмороженному камню. Тёмное недлинное пальто. И походка.

Ну, конечно. Как всегда.

Он шёл так, будто мучился от хронической скуки уже многие годы. Так, словно был умудрённым опытом мужчиной. Или ей просто казалась эта усталость.

Даже туман расступался перед этой гибкой, затянутой в чёрное, фигурой. Губы на миг дрогнули в улыбке, несмотря на то, что в носу закололо.

Её Малфой.

Не ищет взглядом — точно знает, где она. И уверенно шагает, засунув руки в карманы брюк. Уверенный и собранный. Господи, только он мог выглядеть так после того, что произошло всего две недели назад.

Когда даже мадам Помфри не была уверена в том, что он останется в живых. Когда он лежал в лазарете без сознания, едва дыша. Не открывая глаз и никак не реагируя ни на что. Ни на голос, ни на прикосновения.

Это были самые страшные в жизни Гермионы Грейнджер три дня. Когда она сидела и сжимала руку Драко, не боясь, что её осудят. Не боясь, что кто-то увидит. Она знала, что должна быть здесь, рядом, потому что они дышат вместе. Сейчас у них одно дыхание на двоих.

И когда он пришёл в сознание, Гермиона была уверена — в этот момент у неё выросли крылья за спиной. И тогда она заметила, что витражи на окнах цветные, а не чёрно-белые. Что у людей, окружающих её, глаза различаются по цвету. И что люди по сути разные, а не безликие призраки, скользящие вокруг.

На удивление, после произошедшего у них наладились отношения с Забини. Ну, то есть, взаимная подчёркнутая отчуждённость превратилась во взаимную помощь. Даже Гарри и Рон в конце-концов проглотили тот факт, что их подруга не отходит от койки их врага. Сухо, давясь, не пережёвывая, но проглотили. И Поттер не преминул прорычать рыжему сквозь зубы: "Я говорил тебе". Но на второй же день, проведённый в лазарете, они уже приносили Гермионе десерт с ужина.

А они с Блейзом тем временем сидели у постели Малфоя. Мулат часто составлял ей компанию.

Выписку обещали через две недели. А выписали через пять дней. Слизеринская живучесть, — отшучивался Драко. И это была совсем не смешная шутка.

Не успел он выйти из лазарета, как тут же пришлось влиться в этот ритм. Почти сумасшедший. Меняющий всё.

Действительно — всё.