Подкидыш - Филиппа Грегори (2013)

— Настоятель вашего монастыря вполне справедливо обвиняет тебя в ереси и в том, что ты занимаешься недозволенными исследованиями, а также неверно цитируешь Библию, используя ее в своих личных целях и читая Священную Книгу без наставника. К тому же, по его словам, ты проявляешь непростительное свободомыслие, без разрешения и в неурочное время берешь в библиотеке книги, в том числе запрещенные… — Инквизитор помолчал, а потом продолжил зачитывать вслух список прегрешений, совершенных Лукой, то и дело строго на него посматривая. — Но хуже всего то, что ты проявляешь преступное свободомыслие! Ведь, поступая в монастырь, ты поклялся соблюдать тамошний устав и придерживаться определенных представлений и верований, откуда же вдруг подобная самостоятельность?

— Я виноват, простите меня, — пролепетал Лука.

— Церкви не нужны люди, проявляющие излишнюю самостоятельность мышления.

— Я знаю, — еще тише сказал Лука.

— Ты давал обет послушания — обет, прежде всего запрещающий всякое свободомыслие.

Лука совсем повесил голову: ему оставалось лишь ждать вынесения приговора.

Пламя свечей вдруг заплясало на холодном сквозняке — видимо, кто-то приоткрыл входную дверь.

— И что, тебя всегда одолевали подобные мысли? Насчет чисел?

Лука кивнул.

— Есть ли у тебя в монастыре друзья? Ты с кем-нибудь обсуждал свои… открытия?

Лука покачал головой.

— Нет, этого я ни с кем не обсуждал.

Инквизитор заглянул в свои заметки.

— Но у тебя ведь, кажется, есть приятель по имени Фрейзе?

Лука впервые за все это время улыбнулся и воскликнул:

— Да он просто у нас в монастыре на кухне прислуживает! Чем-то я ему сразу приглянулся, с самого первого дня. Мне, когда я в монастырь поступил, всего одиннадцать лет исполнилось. Да и сам он был всего года на два постарше, но почему-то сразу решил обо мне заботиться, говорил, что я слишком худой, что я и одну зиму там не протяну. И за каждой трапезой приносил мне добавку. Он, правда, всего лишь на кухне повару помогает.

— Братья или сестры у тебя есть?

— Нет, я один во всем свете.

— Скучаешь ли ты по родителям?

— Да, очень.

— Чувствуешь ли ты себя одиноким? — Этот вопрос прозвучал как очередное обвинение.

— Да, пожалуй. Я чувствую, что остался совсем один, если вы об этом спрашиваете.

Инквизитор задумался, поднеся к губам кончик черного пера.

— А твои родители… — Пробежав глазами список вопросов, он вернулся к самому первому. — Они ведь, кажется, были уже немолоды, когда ты родился?

— Да, — с удивлением подтвердил Лука. — Да, это правда.

— И люди, по всей вероятности, удивлялись: как это у таких старых супругов вдруг родился мальчик, да еще такой хорошенький и умненький?

— У нас ведь очень маленькая деревня, — пробовал защищаться Лука. — Людям там только и остается, что сплетничать.

— Но ты ведь и впрямь хорош собой. И явно неглуп. Но твои родители отнюдь тобой не хвалились, не выставляли тебя напоказ, а, напротив, все больше дома держали, верно?

— Мы трое были очень близки, — ответил Лука. — У нас сплоченная маленькая семья. Мы никогда никому беспокойства не доставляли. И всегда жили очень тихо и замкнуто.

— Но почему в таком случае родители отдали тебя церкви? Может, им казалось, что в лоне церкви ты будешь в большей безопасности, чем дома? Или, может, они опасались какого-то особого дара, которым ты обладаешь? Может, из-за этого дара тебе и была необходима защита церкви?

Лука, по-прежнему стоя на коленях, неловко поерзал: ему было неудобно.

— Не знаю, — честно признался он. — Я же тогда совсем ребенком был, мне едва одиннадцать исполнилось. Я не знаю, что мои родители на сей счет думали.

Инквизитор молча ждал продолжения, но Лука довольно долго молчал, потом все же признался: