Дама в черном - Гастон Леру (1993)

Рультабиль и я решили наблюдать за Бриньолем. Мы с радостью узнали, что свадьба должна быть отпразднована почти немедленно и что господин Дарзак увезет свою жену в дальнее путешествие, во всяком случае, подальше от Парижа и… от Бриньоля.

По возвращении из Сан-Ремо господин Дарзак спросил меня:

— Ну как обстоят дела с лаборантом? Успокоились вы на его счет?

— Нет, — ответил я.

Он еще раз посмеялся надо мною, отпустив несколько провинциальных шуток, до которых был большим охотником, когда обстоятельства позволяли ему веселиться. После возвращения с юга его речь вновь обрела былую сочность, а выговор опять засверкал изначальными красками.

Итак, он был счастлив! Но подлинных чувств Робера Дарзака в это время я не знал, так как между его возвращением и свадьбой мы почти не встречались.

На пороге церкви он показался нам преображенным. С понятной гордостью он выпрямил свою слегка сутулую спину. Счастье делало его прекраснее и выше.

— Можно сказать, что шеф на вершине блаженства, — усмехнулся Бриньоль.

Я отошел от этого человека, который внушал мне отвращение, и приблизился к господину Станжерсону, простоявшему всю церемонию со скрещенными на груди руками, ничего не видя и не слыша. По окончании пришлось даже похлопать его по плечу, чтобы вывести из задумчивости.

Когда все перешли в ризницу, господин Гесс вздохнул с облегчением.

— Наконец-то, — сказал он, — я дышу свободно.

— Что же мешало вашему дыханию, мой друг? — спросил Анри-Робер.

Тогда Андре Гесс признался, что до последней минуты опасался появление мертвеца.

— Думайте, что хотите, — сказал он, — а я не могу свыкнуться с мыслью, что Фредерик Ларсан согласился наконец-то умереть.

Мы все, кажется, человек десять, находились в ризнице. Свидетели расписывались в книгах, а остальные поздравляли новобрачных. Здесь было еще более сумрачно, чем в церкви, и, не будь помещение таким маленьким, можно было подумать, что из-за этой темноты я просто не заметил Жозефа Рультабиля. Но его здесь не было. Что бы это значило? Матильда уже два раза спрашивала о нем, и Робер Дарзак попросил меня поискать Рультабиля, что я и сделал. Но мне пришлось вернуться в ризницу без него. Журналист отсутствовал.

— Это странно, — сказал Робер Дарзак, — и совершенно необъяснимо. Вы всюду посмотрели? Быть может, он мечтает в каком-нибудь углу.

— Я искал его и звал, но безрезультатно, — ответил я.

Однако господин Дарзак этим не удовлетворился. Он захотел сам обойти церковь и был, во всяком случае, удачливее меня, так как узнал от какого-то нищего, стоявшего у порога, что молодой человек, по всем приметам Рультабиль, несколько минут назад вышел из церкви, сел в фиакр и уехал.

Когда Дарзак сообщил об этом своей жене, Матильда была чрезвычайно огорчена. Подозвав меня, она спросила:

— Мой дорогой Сэнклер, вы знаете, что через два часа мы уезжаем с Лионского вокзала. Найдите нашего молодого друга и приведите его ко мне.

— Постараюсь, — ответил я и немедленно отправился на поиски.

Побывав у Рультабиля на квартире, в редакции и в кафе Барро, где служебные дела часто заставляли его присутствовать в это время, на Лионский вокзал я вернулся, увы, ни с чем. Ни один из его коллег не смог сказать, где отыскать моего друга. Можете себе представить, как меня встретили на платформе. Господин Дарзак был опечален. Однако сообщить неприятное известие его жене выпало на мою долю, так как он занимался устройством путешественников. Дело в том, что профессор Станжерсон, направлявшийся в Ментону к Рансам, провожал новобрачных до Дижона, откуда молодые супруги должны были продолжить свою поездку вдвоем через Кюло и Сен-Дени.

Я попытался уверить Матильду, что Рультабиль непременно явится к отходу поезда, но при первых моих словах у нее на глазах показались слезы.

— Нет, нет, все кончено, он не приедет, — сказала она и поднялась в вагон.