Ночной администратор - Джон Карре (2016)

«А Каспар просто купался в ее любви», – говорила фрау Лоринг. Это приносило ему не менее двадцати тысяч швейцарских франков в год, не говоря уже о всяческих снадобьях для роста волос, колдовских камнях под подушкой, избавляющих от ревматизма, а также на Святки в невообразимых количествах белужьей икры, которую Каспар умело превращал в наличные благодаря связям с лучшим гастрономом Цюриха. И все эти блага за несколько заказанных билетов в театр и несколько забронированных столиков в ресторане – с чего ему, кстати, тоже причитались проценты. И еще – за неустанные доказательства безусловной преданности, которой требовала мадам Арчетти, игравшая роль владычицы в царстве прислуги.

До того дня, когда герр Каспар явился в парике.

«Нельзя сказать, чтобы он слишком поспешил с этой покупкой», – уверяла фрау Лоринг. Для начала он купил участок земли в Техасе, использовав знакомство с нефтяным магнатом, постоянным клиентом отеля. Вклад оправдал себя, дело процветало, и Каспар извлекал немалую прибыль. В конце концов он решил, что, как и его покровительница, достиг таких высот богатства и успеха, что вправе стряхнуть с себя несколько лет.

Долгие месяцы длились многочисленные примерки и жаркие споры. Но вот дело было сделано, и чудо-парик, не имеющая себе равных подделка, явился на свет. Чтобы хорошенько опробовать его, Каспар воспользовался ежегодным отпуском на острове Миконос. И в один из сентябрьских понедельников Каспар появился на рабочем месте загоревшим и сбросившим лет пятнадцать, если не глядеть на него, скажем, с балкона.

«Да никто и не глядел», – добавляла фрау Лоринг. Или не показывал виду. Самое поразительное было то, что никто и словом не обмолвился о парике. Ни фрау Лоринг, ни Андрэ, тогдашний пианист, ни Брандт, предшественник метра Берри в ресторане, ни господин Майстер-старший, у которого был острый глаз на малейшие изменения во внешнем виде подчиненных. Казалось, весь отель сговорился погреться в лучах второй молодости герра Каспара. Сама фрау Лоринг рискнула надеть открытое летнее платье и чулки со швом-змейкой.

Все шло прекрасно до того вечера, когда приехала мадам Арчетти, намереваясь, как обычно, месяц провести в Цюрихе. Как обычно, вся ее гостиничная семья выстроилась в вестибюле для приветствия: фрау Лоринг, метр Брандт, Андрэ и герр Майстер-старший, готовый лично сопровождать мадам в отведенные ей в Башне покои.

А за регистрационной стойкой – герр Каспар. В парике.

«Начать с того, – рассказывала фрау Лоринг, – что мадам не позволила себе обратить внимание на изменение во внешнем облике любимчика». Она улыбнулась ему на ходу, но такой улыбкой, какой принцесса на первом в жизни балу одаривает всякого, кто осмелится взглянуть на нее. Герру Майстеру она подставила для поцелуя обе щеки, метру Брандту – одну. Фрау Лоринг была удостоена улыбки. Потом ее руки легко скользнули по хилым плечам пианиста Андрэ, и тот блаженно промурлыкал: «О, мадам!» Только после этого она добралась до Каспара.

– Что это у вас на голове, Каспар?

– Волосы, мадам.

– Чьи волосы, Каспар?

– Мои, – невозмутимо ответствовал тот.

– Снимите их, – повелела мадам, – или вы больше не получите от меня ни пенни.

– Не могу, мадам. Мои волосы – часть моей личности. Неотъемлемая часть.

– Так сделайте ее отъемлемой, Каспар. Не сию минуту, это для вас затруднительно, но не позже завтрашнего утра. Иначе никаких чаевых. Что у нас в театре?

– «Отелло», мадам.

– Я увижу вас завтра утром. Кто играет?

– Лайзер, мадам. Наш лучший мавр.

– Ну это мы посмотрим.

На следующее утро ровно в восемь герр Каспар приступил к своим обязанностям. Форменные скрещенные ключи сверкали на его лацканах, как чемпионские медали, а на голове красовался парик – символ непокорности.