Ночной администратор - Джон Карре (2016)

Джонатан был подготовлен к этому заранее, но все равно нервничал. До последнего момента все время представлял, как будет приближаться к Роуперу. Теперь же Роупер приближался к нему.

Сперва его чуть не вывернуло, но уже через минуту жутко хотелось есть. Потом он услышал пронзительный крик Мама Лоу, требующего немедленно к себе этого белого канадского осла, и ему полегчало. Джонатан помчался назад по деревянному пирсу и дальше по песчаной дорожке к хижине.

Жизнь на море благотворно подействовала на него: походка стала раскованней, глаза смягчились, лицо дышало свежестью и здоровьем. Пока он шел, солнце набухло перед закатом, образовав вокруг себя медный венчик.

Два сына Мама Лоу выкатывали на террасу знаменитую круглую столешницу. Их звали Веллингтон и Нельсон, но Мама Лоу называл их Силачом и Мокрым Глазом. Силачу было лет шестнадцать и он весь утопал в складках жира. Его хотели было отдать учиться в Нассау, но тот воспротивился и не поехал. Мокрый Глаз был худ, как доска, курил гашиш и ненавидел белых. Уже добрых полчаса эти двое, хихикая, возились со столом, но почти безрезультатно.

– Тут, на Багамах, человек совсем дуреет, – произнес Силач, когда Джонатан проходил мимо.

– Это ты сказал, Силач, а не я.

Мокрый Глаз мрачно наблюдал за ним. Джонатан лениво помахал ему рукой, еще некоторое время спиной ощущая напряженный взгляд. «Если меня найдут в одно прекрасное утро мертвым, в глотке у меня будет торчать резак Мокрого Глаза», – подумал он. Потом Джонатан вспомнил, что не собирается слишком долго встречать утра на Хантер-Айленде, живой или мертвый. И стал представлять, какое положение занимает теперь яхта. Должно быть, готовится развернуться. Ей требовалась большая акватория.

– Масса Ламон, вы самое большое и самое неповоротливое дерьмо, которое я, несчастный негр, когда-либо видел. Вы вовсе не болеете, вы лентяй, мать вашу так, и я обязательно скажу об этом Билли Борну.

Мама Лоу сидел на веранде рядом с высокой и красивой черной девушкой в пластмассовых бигуди, которую называли мисс Амелия. Он орал, в промежутках отхлебывая пиво прямо из банки. В Мама Лоу было «двадцать два стоуна роста, – как он сам любил о себе говорить, – четыре фута в ширину и сверкающая лысина». Мама Лоу поставил на место вице-президента Соединенных Штатов, у Мама Лоу повсюду дети, вплоть до Тринидада и Тобаго, у Мама Лоу – поместье во Флориде. На громадной шее он носил ожерелье из золотых черепов, а с заходом солнца надевал парадную соломенную шляпу с бумажными розами и вышитой красной нитью надписью «Мама» на тулье.

– Вы приготовите им устрицы, масса Ламон? – завопил он так громко, будто Джонатан находился на пристани. – Или вы наврали? Белые всегда врут.

– Раз устрицы заказаны, Мама, значит, вы их получите, – весело отвечал Джонатан.

Мисс Амелия осторожно трогала длинными руками бигуди.

– И где вы их, на хрен, возьмете? Вы подумали? Черта с два вы подумали! Дерьмо собачье!

– Мама, вы же купили с утра корзину прекрасных устриц у господина Гамса. И пятнадцать раков специально для «Паши».

– Я купил? У Гамса? Черт, может, и так. Ну иди, иди работай, слышишь? Сегодня к нам важные господа приезжают, английские лорды и леди приезжают, маленькие белые принцы и принцессы приезжают. Мы будем играть для них настоящую негритянскую музыку, мы им покажем настоящую негритянскую жизнь. – Мама Лоу опять отхлебнул пива из банки. – Силач, ты кончишь когда-нибудь возиться с чертовым столом?

Примерно так, с незначительными вариациями, обращался к окружающим Мама Лоу, после того как полбутылки рома и ласки мисс Амелии возвращали ему к концу утомительного дня в Элизиуме чувство юмора.

Джонатан зашел в умывальню за кухней и переоделся в белое. Как всегда при этом, он вспомнил Ивонну. Сейчас она была предметом мучительных угрызений, вытеснив даже Софи. Нервозность обрела силу неудовлетворенного сексуального желания.