Тайна леди Одли - Мэри Брэддон (2009)

Роберт Одли облокотился об одну из массивных подпорок и посмотрел вниз на лицо госпожи, бледное в холодных зимних сумерках. Появилась луна, слабо светящийся серп в серых небесах, и ее призрачный свет смешался с туманными тенями угасающего дня. Лицо госпожи казалось в точности похожим на то, которое Роберт Одли видел в своих снах, выглядывавшим из белых хлопьев пены в зеленых морских волнах и зовущим его дядю к разрушению.

— Эти два ярлыка у меня, леди Одли, — подытожил он. — Я отклеил их с коробки, оставленной вами на Кресчент-Вилла. Я взял их в присутствии миссис Винсент и мисс Тонкс. Можете ли вы что-нибудь возразить против этого доказательства? Вы говорите мне: «Я Люси Грэхем, у меня нет ничего общего с Элен Толбойс». В таком случае, вы можете предъявить свидетелей, знающих ваших родителей, где вы жили до того, как появились на Кресчент-Вилла? У вас должны быть друзья, родственники, связи. Даже если вы были самым одиноким созданием на этой земле, вы бы смогли указать хоть кого-нибудь, кто знал вас в прошлом.

— Да, — закричала госпожа, — если бы я оказалась на скамье подсудимых, я бы без сомнения предъявила свидетелей, чтобы опровергнуть ваше абсурдное обвинение. Но я не на скамье подсудимых, мистер Одли, и мне остается только посмеяться над вашей смехотворной глупостью. Говорю вам — вы сумасшедший! Если вам угодно говорить, что Элен Толбойс не мертва, и что я Элен Толбойс, можете оставаться при своем мнении. Если вы решили слоняться по местам, где я жила, и где жила эта миссис Толбойс, следуйте собственному желанию; но предупреждаю вас, что подобные фантазии нередко приводили людей, внешне таких же нормальных, как и вы, к долгому заключению в частных сумасшедших домах.

Роберт Одли невольно вздрогнул и отшатнулся от нее при этих словах.

«Она способна на новое преступление, только чтобы скрыть следы старого, — подумал он. — Она способна употребить все свое влияние на моего дядю, лишь бы поместить меня в сумасшедший дом».

Я бы не сказала, что Роберт Одли был трусом, но вполне допускаю, что дрожь ужаса, что-то сродни страху, пронзила его при воспоминании о страшных делах, которые творили женщины с того дня, как Бог сотворил Еву в райских садах. А что, если дьявольская сила притворства этой женщины окажется сильнее, чем правда, и раздавит его? Если она не пощадила Джорджа Толбойса, стоящего на ее пути и представляющего для нее определенную опасность, то пощадит ли она его, угрожавшего ей гораздо больше? Так же ли женщины милосердны, любящи и добры, как красивы и грациозны? Разве не существовало некоего месье Мазера де Латьюда, имевшего несчастье оскорбить изысканную мадам де Помпадур и искупившего свой неосторожный поступок пожизненным заключением в тюрьме? Он, дважды избежавший тюрьмы, два раза попадавший в плен, все же поверил запоздалому великодушию своего прекрасного противника и предал себя в руки неумолимой злодейки. Роберт Одли посмотрел в бледное лицо женщины, стоящей рядом с ним, это прекрасное лицо, на котором лучистые глаза светились странным опасным блеском; и припомнив сотни рассказов о женском вероломстве, содрогнулся при мысли о том, как неравна борьба между ними.

«Я открыл ей свои карты, — подумал он, — но она хранит свои. Маску, которую она надела, не сорвать. Мой дядя скорее решит, что я сошел с ума, чем поверит в ее виновность».

Бледное лицо Клары Толбойс, печальное и открытое, так не похожее на хрупкую красоту госпожи, возникло перед его мысленным взором.

«Какой же я трус, что беспокоюсь о себе и о своей безопасности, — подумал он. — Чем больше я наблюдаю эту женщину, тем больше у меня причин опасаться ее влияния на других, тем больше причин желать ее удалить из этого дома».

Он огляделся в этой сумрачной тьме. Уединенный сад напоминал тихое кладбище, обнесенное стеной и скрытое от мира.