Тайна леди Одли - Мэри Брэддон (2009)

Медик из Сэвил Pay был высоким человеком около тридцати лет. Он был худощав, с болезненного цвета лицом и впалыми щеками, с бледными серыми глазами, которые, казалось, были когда-то голубыми и с течением времени выцвели до нынешнего бесцветного оттенка. Как бы ни была могуча медицинская наука, коей владел доктор Элвин Мосгрейв, она оказалась бессильна придать плоть его костям или румянец щекам. У него было странно невыразительное и в то же время удивительно внимательное выражение лица — лицо человека, который провел большую часть жизни, слушая других людей, и расстался с собственной личностью и чувствами в самом начале карьеры.

Он поклонился Роберту Одли, уселся в указанное ему кресло напротив и устремил внимательный взгляд на молодого адвоката. Роберт заметил, что взгляд доктора на мгновение утратил спокойное выражение внимания и стал серьезным и испытующим.

«Он прикидывает, не я ли пациент, — подумал мистер Одли, — и ищет признаки безумия на моем лице».

Доктор Мосгрейв заговорил, как будто отвечая на его мысль.

— Вы желали проконсультироваться со мной относительно своего… здоровья? — спросил он.

— О нет!

Доктор Мосгрейв взглянул на свои часы, изделие Бенсона стоимостью 50 гиней, которые он так небрежно носил в кармане своего жилета, словно это была картофелина.

— Нет нужды напоминать вам, что мое время дорого, — заметил он. — Ваша телеграмма сообщала, что мои услуги потребовались в случае… весьма опасном, как я понял, иначе бы я не приехал сюда.

Роберт Одли сидел, мрачно глядя на огонь и не зная, как ему начать разговор.

— Вы очень любезны, доктор Мосгрейв, — с усилием начал он, — и я вам очень благодарен, что вы откликнулись на мою телеграмму. Я собираюсь обратиться к вам по очень болезненному для меня вопросу. Я хочу просить вашего совета в очень трудном деле, и я слепо доверяюсь вашему опыту и способности выручить меня и дорогих мне людей из очень сложного и мучительного положения.

Деловое выражение лица доктора Мосгрейва стало заинтересованным.

— Полагаю, что признание, сделанное пациентом врачу, так же священно, как исповедь священнику? — мрачно спросил Роберт.

— Так же священно.

— Конфиденциальное сообщение, не нарушаемое ни при каких обстоятельствах?

— Точно так.

Роберт Одли снова посмотрел на огонь. Как много или как мало следует ему рассказать о жене дяди?

— Как я понял, доктор Мосгрейв, вы посвятили себя лечению душевных болезней.

— Да, я практикую большей частью лечение душевных заболеваний.

— В таком случае, осмелюсь сделать вывод, что иногда вы слышите странные, даже ужасные признания.

Доктор Мосгрейв поклонился.

Он был похож на человека, способного надежно хранить в своей бесстрастной груди тайны целого народа, не испытывая при этом ни малейшего неудобства от столь тяжелого бремени.

— История, которую я собираюсь рассказать вам, не моя собственная, — промолвил Роберт, немного помолчав, — простите меня, если я еще раз напомню, что ни при каких обстоятельствах она не может быть раскрыта.

Доктор Мосгрейв снова поклонился. На этот раз, возможно, немного сурово.

— Я весь внимание, мистер Одли, — холодно сказал он.

Роберт Одли подвинул стул ближе к врачу и негромким голосом начал историю, рассказанную госпожой в тех же покоях предыдущей ночью. Лицо доктора Мосгрейва, повернутое к рассказчику, не выдавало удивления столь странным откровениям. Однажды он улыбнулся спокойной мрачной улыбкой, когда мистер Одли подошел к той части рассказа, где говорилось о заговоре в Вентноре, но он не был удивлен. Роберт Одли закончил свой рассказ в том месте, на котором сэр Майкл Одли прервал признание госпожи. Он ничего не сказал ни об исчезновении Джорджа Толбойса, ни об ужасных подозрениях, что зародились у него. Он ничего не сказал о пожаре в таверне «Касл».

Доктор Мосгрейв мрачно покачал головой, когда рассказ мистера Одли подошел к концу.