Исповедник - Дэниел Силва (2006)

Перед его внутренним взором встала картина из давнего детства. Захолустная деревушка неподалеку от Кракова. Бушующая толпа. Разбитые витрины магазинов. Горящие дома. Люди с перепачканными кровью палками. Изнасилованные женщины.

Христопродавцы!

Еврейская мерзость!

Смерть жидам!

Такой осталась в памяти ребенка польская деревня. Мальчика послали в Палестину, к родственникам, жившим в Верхней Галилее. Родители предпочли остаться. Мальчик подрос и, вступив в «Хагану», принял участие в войне за возрождение Израиля. Когда государство начало создавать собственную систему безопасности, мальчика, уже ставшего молодым человеком, пригласили на службу. Он стал почти мифической личностью, когда в бедном пригороде к северу от Буэнос-Айреса схватил за горло человека, отправившего его родителей, как и еще шесть тысяч человек, в лагеря смерти.

Шамрон поймал себя на том, что крепко зажмурился и вцепился в железные перила балюстрады. Он сделал глубокий вдох и медленно, один за другим, разжал пальцы.

В голове сама собой возникла строчка из Элиота: «В моем начале мой конец».

Эйхман…

Как могло случиться, что этот убийца миллионов, этот кровавый бюрократ смерти, составлявший графики движения поездов геноцида, оказался в тихом и спокойном пригороде далекого Буэнос-Айреса? Кто позволил ему жить после несметных злодеяний? Кто простил ему гибель шести миллионов? Конечно, Шамрон знал ответ, потому что каждая страница досье Эйхмана отпечаталась в его памяти. Подобно сотням других убийц, он ускользнул по так называемому монастырскому маршруту, пролегавшему через цепь монастырей и других церковных учреждений, протянувшуюся от Германии до итальянского порта Генуя. В Генуе он нашел убежище у францисканцев, а потом с помощью церковных благотворительных организаций получил фальшивый паспорт и стал беженцем.

14 июня 1950 года Эйхман покинул приютивший его францисканский монастырь и взошел на борт «Джованны С» – корабля, отправляющегося в Южную Америку… Чтобы начать там новую жизнь, подумал Шамрон. Глава католической церкви не нашел слов, чтобы осудить убийство шести миллионов, но его епископы и священники дали кров величайшему преступнику. Этого Шамрон понять не мог. Для такого греха не существовало прощения.

В памяти снова всплыл истеричный голос Льва, распинавшегося в своем кабинете в Тель-Авиве. Нет, подумал Шамрон, он не станет помогать ему в поисках Габриеля. Он сделает наоборот – поможет Габриелю узнать, что случилось в монастыре у озера, и найти тех, кто убил Бенджамина Штерна.

Легкой и уверенной походкой принявшего решение человека он вернулся в дом и прошел в спальню. Гела лежала на кровати и смотрела телевизор. Шамрон достал чемодан и начал собирать вещи. Жена то и дело поглядывала на него, но ничего не говорила. За сорок лет совместной жизни она видела такое не раз. Собрав вещи, Шамрон сел на кровать и взял Гелу за руку.

– Ты ведь будешь осторожен, Ари, правда?

– Конечно, любимая.

– Ты не будешь курить, правда?

– Никогда!

– Возвращайся поскорее.

– Я вернусь скоро.

Он поцеловал ее в лоб.

Что его угнетало, так это необходимость отправляться с визитом в офис на бульвар Царя Саула. Там его ожидала неприятная и крайне унизительная процедура: расписаться в служебном журнале в фойе и приколоть дурацкую бирку к карману рубашки. Он не мог больше пользоваться своим старым личным лифтом – теперь эта привилегия перешла ко Льву – и был вынужден втискиваться в кабину обычного вместе с мальчишками и девчонками из секретариата и архива.