Мистерия - Вероника Мелан (2014)

В какой-то момент, сама не зная того, откуда пришел ответ, Тайра вдруг поняла, что темно-синий – это спрессовавшийся страх некой потери – именно таким оттенком он всегда отмечен. А зеленый? Подобный градиент зеленого присущ неуверенным людям, сомневающимся в принятых ими ранее решениях.

А серый…

– Я вижу… – Прошептала она пустой комнате и самой себе. – Я вижу и понимаю, что они означают!

С резко вхлынувшим в кровь возбуждением и гулко стучащим сердцем, Тайра приказала себе спать, чтобы с утра, (когда столь далекое утро, наконец, настанет) она побежала к Киму и обо всем ему рассказала.

То ли от резко подсевшей «батареи», то ли от того, что приказ получился убедительным, она закрыла глаза, досчитала до десяти и, как ни странно, почти сразу же уснула.

Кимайран морщился от звуков громкой речи, но продолжал улыбаться.

– Учитель!..

– Не называй меня так.

– …синий – это ведь неуверенность? Да?

– У синего много оттенков. Но может быть и то, о чем ты говоришь.

– А зеленый, – продолжала Тайра с запалом, которого хватило бы на то, чтобы вскипятить остывший на плите чайник. В этот момент она едва ли слышала старика – была настолько возбуждена совершенным открытием – зеленый – это когда человек ошибся в выборе и сожалеет. Да? Я просто почувствовала это – сама не знаю как. Только с серым у меня вышла загвоздка…

Она растеряно взглянула в морщинистое лицо.

– Серый как будто ничего не означает. Почему?

Ким подался вперед, положил одну ладонь на другую и погладил сухую кожу.

– Потому что серый – это отсутствие цвета. Отсутствие эмоций. Пустота.

– А-а-а-а! Вот оно что! Ну, конечно… Но, учитель…

– Не зови меня учителем.

Темноволосая девчонка, чьи глаза в этот момент сделались совершенно зелеными, похлопала темными ресницами и на мгновенье притихла – будто опомнилась и начала слышать только сейчас.

– Конечно. Прости, Ким. Я лишь хотела сказать, что видела еще бордовый…

– И?

– И он показался мне чувством вины. Но откуда у Раджа может быть чувство вины? И разве оно сохраняется даже во сне? И почему у него в теле совсем нет золотого? Или какого-нибудь другого яркого цвета?

– Потому что яркие цвета – это агрессивные эмоции. Радостные или нет, но всегда очень сильные – во сне их не бывает. Во сне основные чувства уходят в другое измерение.

– В какое?

Она бы, наверное, продолжала сыпать вопросами до бесконечности, но старик, шурша тканью излюбленного рыжевато-коричневого халата, поднялся с кресла и осторожно, чуть прихрамывая, подошел к стоящему в углу шкафу. Отыскал латунную ручку, выдвинул рассохшийся от жары и времени ящик и достал из него чистый лист бумаги – бесценный и дорогой материал. Затем еще два. Повернулся к Тайре, держа в одной руке листы, а в другой – заточенный уголек и приказал:

– Листы скрепи вместе, чтобы их можно было переворачивать, а угольком начинай записывать все, что видишь. Пиши мелко, но разборчиво – экономь место. Потом будешь мне читать.

– Писать все?

– Все, что видишь. Начинай классифицировать цвета. После я буду слушать и поправлять. Когда все допишешь, поймешь и выучишь наизусть, листы мы сожжем…

– Но…

– Их нельзя оставлять на прочтение другим. То, что отложится у тебя в голове и будет тем, что станет впоследствии твоим инструментом. Другие же, прочитав это, не смогут воспользоваться информацией, но будут знать, что ты ей владеешь. Поэтому сожжем.

– Хорошо, учи… – Тайра быстро осеклась и покраснела. – Хорошо, Ким. Все сожжем.

И она приняла из рук старика три листа бумаги и черный пачкающий пальцы уголек.

* * *

Сколько, начиная с тех далеких времен, она исписала листов? Десятки? Сотни?

Старик, несмотря на баснословную стоимость, никогда не жалел бумаги.